«УСЛАЖДЕНИЕ И НАЗИДАТЕЛЬНОСТЬ» (Говорениерассказывание у Гоголя) Дело, собственно, не только в Гоголе. <...> Нечто подобное можно найти и у других авторов, например у Франсуа Рабле, который в самом начале своего знаменитого рома на уподобляет чтение книги разгрызанию собакой кости и высасыванию из нее мозга, а время написания книги срав нивает с временем, потраченным на еду и питье с целью поддержания телесных сил автора. <...> То же самое можно от нести и к рассказыванию или слушанию какойлибо исто рии. <...> Писатель пишет, рассказчик рассказывает, однако лексика в обоих случаях используется одна и та же: отсю да обычные выражения, типа «о чем сказано», «о чем гово рится» в книге, или обращения автора к читателю, вроде: «Я расскажу такуюто историю.» и пр. <...> И хотя в кулинарном или гастрономическом осмысле нии чтениярассказывания нет ничего уникального, важ ными могут быть те акценты и интенсивность, с которыми эта метафорика проявляется. <...> В этом смысле случай Гоголя интересен тем, что та настойчивость и последовательность, с которой названная метафора реализуется в его сочинени ях, в русской литературе аналогов не имеет. <...> Особенно хо рошо это видно в сборнике «Вечера на хуторе близ Ди каньки», где буквально каждое начало рассказа или, вернее, начало рассказывания какойлибо истории сопро вождается темой еды или напрямую с ней связывается. <...> Из «Предисловия» к «Вечерам на хуторе близ Ди каньки»: «Что это за вечера? <...> » Если есть пасичник, то, как сказал бы один ли тературный персонаж, должен быть и мед. <...> Слово и еда, таким образом, с самых первых строк оказываются друг подле друга. <...> 300 У рассказчика по имени Фома Григорьевич (дьяк мест ной церкви) — балахон «съедобного» цвета («картофельный кисель»), а обувь и вовсе пахнет едой: сапоги свои Фома Григорьевич чистит не дегтем, а «самым лучшим смальцем, какого, думаю, с радостью иной мужик положил бы себе в кашу». <...> Связкой рассказ—еда это «Предисловие <...>