А. Д. Михайлов
ОТ ФРАНСУА ВИЙОНА
ДО МАРСЕЛЯ ПРУСТА
S TUD I A P HIL O L O GI CA
А. Д. Михайлов
ОТ ФРАНСУА ВИЙОНА
ДО МАРСЕЛЯ ПРУСТА
Страницы истории французской
литературы Нового времени
(XVI —XIX века)
Андрей Дмитриевич Михайлов.
Доктор филологических наук, членкорреспондент
РАН, главный научный
сотрудник Института мировой литературы
им. А. М. Горького РАН. Председатель
редакционной коллегии академической
серии «Литературные памятники». Член
Международного Артуровского общества.
А. Д. Михайлов — один из крупнейших
специалистов в области изучения
средневековых литератур Западной Европы.
Его перу принадлежат четыре специальные
монографии. Помимо этого, в области
интересов А. Д. Михайлова — литература
эпохи Возрождения, XVII столетия, эпохи
Просвещения, а также творчество ряда ведущих
писателей Франции XIX и первой половины
XX века (Стендаль, Бальзак, Мериме, Теофиль
Готье, Ростан, Метерлинк, Марсель Пруст,
Жан Жироду и др.). За книгу «Французский
героический эпос» в 1997 г. он получил Премию
им. А. Н. Веселовского.
ТОМ
I
Стр.1
А. Д. Михайлов
ОТ ФРАНСУА ВИЙОНА
ДО МАРСЕЛЯ ПРУСТА
Страницы истории
французской литературы
Нового времени (XVI —XIX века)
ТОМ I
ЯЗЫКИ СЛАВЯНСКИХ КУЛЬТУР
МОСКВА 2009
Стр.3
83.3(0)9
69
()
08-04-16206
69
. .
:
(XVI—XIX ).
. I. — .: , 2009. — 472 . —
(Studia philologica).
ISSN 1726-135
ISBN 978-5-9551-0366-2
, (
60- ), - —
(
).
, ,
(, , , ’,
.),
,
.
83.3
«-», , XVI .
Электронная версия данного издания является собственностью издательства,
и ее распространение без согласия издательства запрещается.
ISBN 978-5-9551-0366-2
© . . , 2009
© , 2009
Стр.4
4
5
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7
Ренессанс и его проблемы
Конец Средневековья и Франсуа Вийон . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 15
Некоторые черты французского Возрождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . 29
Данте в литературе французского Ренессанса (ХV—ХVI вв.) . . . . . 61
Ранний гуманизм и Франсуа Рабле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 97
Французская новелла эпохи Возрождения . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 125
Новое в изучении творчества Клемана Маро . . . . . . . . . . . . . . . . . . 153
Жоашен Дю Белле и Клеман Маро
(О двух переводах из Петрарки). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 163
«Сожаления» Дю Белле . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 171
«Сожаления» Дю Белле как книга . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 189
Основные этапы творческой эволюции Ронсара . . . . . . . . . . . . . . . 197
Мишель Нострадамус — поэт . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 227
Теодор де Без и кальвинистская драма . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 229
Брантом — автор «Галантных дам» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 255
Теодор Агриппа д’Обинье, или Осень Ренессанса . . . . . . . . . . . . . 275
Три века французской эпиграммы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 319
Великий век
Театр Корнеля . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 335
«Португальские письма» и их автор . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 389
Роман Фенелона «Приключения Телемака»:
К вопросу об эволюции французского классицизма
на рубеже ХVII и ХVIII вв. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 409
Поэзия и правда истории («Мемуары» Сен-Симона) . . . . . . . . . . . 443
Библиографическая справка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .467
Стр.5
6
7
ПРЕДИСЛОВИЕ
В истории французского языка и словесности обычно различают
три больших периода, три этапа, заметно отличающиеся друг от друга.
Это не значит, что каждый из них отделен от соседнего непреодолимой
стеной; напротив, их границы как бы смазаны, они, если можно
так выразиться, плавно переходят от одного к другому, и о их границах
можно спорить. Первый период — это время Средневековья, на
протяжении которого и язык, и литература проделали большой путь,
заметно меняясь от столетия к столетию. Настолько меняясь, что хорошо
разбирающиеся в текстах XIV или ХV веков (то есть легко читающие
произведения Гильома де Машо, Эсташа Дешана, Кристины
Пизанской) столкнутся с трудностями, дешифровывая куртуазные романы
ХII или XIII веков и тем более памятники героического эпоса
или лирику труверов. Когда заканчивается старый, средневековый
этап, сказать приблизительно можно, хотя и здесь нет резких, четко
отмеренных границ. Считается, что «Новое» время начало и очень
быстро завершило ломку средневековых эстетических стереотипов и
форм. Бесспорно. Но одна эпоха стала довольно быстро сменять другую,
если воспользоваться плотницкими терминами, не «встык», а
«внахлест». То есть старое, казалось бы преодоленное и отброшенное,
продолжало жить, продолжало интересовать и увлекать и даже
переживать короткие периоды некоего повторного рождения.
«Новое время» начинают исчислять с конца XV столетия, точнее
рубежа двух эпох. «Новое время» не было единым, оно знало свои
ускорения, но и свои периоды стагнации, повторения только что пройденного,
если угодно, периоды «закрепления» достигнутого.
Начало «Нового времени» совпадает во Франции с ХVI столетием,
с эпохой Возрождения. Возрождение было первым шагом литературы
«Нового времени», оно сознательно, но не всегда обдуманно и оправданно
порывало со Средневековьем, которое продолжало оставаться
своеобразным фоном, на котором вырастало новое. Вот почему, гово
Стр.6
8
Предисловие
ря о ХVI веке во французской культуре, нам все время приходится
вспоминать старое, совсем недавно ушедшее.
Возрождение удобно укладывается в хронологические рамки
XVI столетия. Затем наступил так называемый «Великий век», век
классический, возвышенный, величавый, неповторимый в своем самодовольстве
и самодостаточности, ставший во многом эталоном для
веков последующих. В самом деле, именно теперь создали свои непревзойденные
произведения Корнель, Мольер, Расин, Буало,
Лафонтен, Паскаль, Ларошфуко, Лабрюйер и еще много других выдающихся
литераторов и мыслителей. На их книги равнялись в следующем
веке, с ними пытались соревноваться (особенно упорно и ожесточенно
— Вольтер), но все эти попытки соперничества оканчивались
неудачей. Новое и бесспорно значительное удавалось найти лишь совсем
на новых путях.
Если Возрождение совпало во Франции с ХVI веком, то следующее
столетие — в литературном и вообще культурном плане — недопустимо
затянулось; считается, что «Великий век» исчерпал себя, завершил
задуманное и начатое только в 1715 году, когда ушел из жизни
Король-Солнце, Людовик XIV. Напротив, век Просвещения оказался
во Франции коротким: рубеж ему положила Французская революция.
С нее и берет начало величественный и мелкотравчатый, долгий и
поспешный, разнообразнейший и богатый на всяческие выдумки, находки,
неожиданности XIX век, точные границы которого — пока —
установить еще трудно: это зависит от нашей оценки, нашего понимания
«Новейшего» периода в истории французской культуры, просто
от глубины и детализированности нашего знания эпохи и ее культуры.
Было время, когда у нас рубеж, завершающий XIX столетие, связывали
с событиями Парижской коммуны, но этот короткий культурный
провал не принес культуре ничего нового и не остановил движение
литературы, не повернул ее в какую-то новую сторону, но породил
лишь бездарные однодневки, впрочем современников волновавшие.
Концом периода, видимо, следует считать два-три десятилетия, приходящиеся
как раз на рубеж столетий.
Каждый из четырех веков (о которых пойдет речь в этой книге)
знал своих великих представителей. Но каждый раз нескольких: ни
одному из веков мы не можем дать одно имя. ХVI век — это век Рабле,
но и век Ронсара, век Монтеня, век Агриппы д’Обинье. О «Великом
веке» и его представителях мы уже говорили. Век Просвещения —
это век Вольтера, но и Дидро, и Монтескье, и Руссо, и Андре Шенье
и т. д. Еще труднее c веком XIX-м, великих представителей которого
Предисловие
9
просто не имеет смысла перечислять. Поэтому очень трудно, да и ненужно,
так как любое решение будет произвольным и спорным, называть
тех, кто действительно начинает или завершает «свое» столетие.
Несколько иначе обстоит дело с началом или концом периода, который
мы называем «Новой литературой».
Мы начинаем эту книгу с творчества Франсуа Вийона. Он бесспорно
прочно укоренился в средневековой культуре, он ею создан и ей,
казалось бы, безоглядно верен. Он завершил средневековые поиски в
области поэтической выразительности и отразил уже новое, свободное
и самостоятельное видение мира, окружающей действительности
и места в ней человека. Из Вийона было бы ошибкой делать смелого
борца с церковью, с ее моралью и ее канонами, но личность у поэта
начинает постепенно жить самостоятельно, совершая ошибки и неверные
шаги, но при этом понимая, что за все в ответе будет только
она. Прекрасно усвоив литературные приемы своих предшественников,
внешне не выходя за рамки традиционных поэтических форм,
Вийон смело вложил в них — в балладу, рондо, виреле — новое содержание,
выведя лирику за пределы привычной любовной, отчасти философско-медитативной,
отчасти политической тематики, наполнив
ее шумами, запахами и движением реальной жизни, знающей и великие
свершения духа, и низкие своекорыстные побуждения, и предательство
и подлость, и кровавые преступления. Отзвуки творческих
заветов Вийона мы найдем не только у Рабле или Клемана Маро, что
так естественно, не только у новеллистов эпохи, но также и у
Лафонтена, и в площадной комедиографии Мольера, и в сказках и повестях
Фернейского мудреца, и в острых диалогах Дидро, и даже у
Бальзака или Мопассана. Вот почему мы решаемся поставить Вийона
на пороге литературы Нового времени. По крайней мере Французской.
Это становится особенно очевидным, если сопоставить яростный поэтический
мир этого поэта-бродяги с тонким, прелестным, таким
изысканным лирическим миром его старшего современника, даже
чуть-чуть наставника, поэта-принца Карла Орлеанского.
Кто же завершает, глубоко и ярко, многообещающе и плодотворно
эти столь долгие и столь насыщенные, столь богатые на всевозможные
поэтические открытия четыре столетия в истории французской
литературы, которые мы называем «Новым временем»? Тут, конечно,
найдется немало «желающих» и немало вполне достойных претендентов.
Наш выбор должен быть продиктован и общим взглядом на
эти четыре века, и осознанием того, что «Новейшее» время взяло у
«Нового», чьи традиции стало развивать или, напротив, решительно
Стр.7
10
Предисловие
отбрасывать. Видимо, кто как; для одних продолжал играть роль основного
ориентира старый добротный реализм, то есть изображение
жизни в формах самой жизни, для других вдруг привлекательными
стали давние уже прельстительные находки романтиков, для третьих
— традиции символизма.
Можно сказать, что до самого последнего времени вопрос оставался
открытым. Но постепенно, благодаря не только многочисленным
исследованиям, открытиям новых рукописных фондов, новым публикациям,
но и повседневному бытию новейшей литературы и, в частности,
неуклонно растущему читательскому интересу, такая завершающая,
итоговая фигура стала вырисовываться все четче, все бесспорней,
все непреложней. Фигура, продолжающая оставаться спорной,
изученной еще недостаточно (и тут у нее найдутся убежденные оппоненты
и еще немало ожесточенных, подчас даже озлобленных противников),
но можно надеяться, что писатель, о котором пойдет сейчас
речь, вскоре будет признан многими, а страсти вокруг его творчества
постепенно улягутся. (Впрочем, они, пожалуй, уже и улеглись.) Речь
идет о Марселе Прусте. Да, автор фактически одной книги (пусть и
очень большой), вобравший, творчески переживший, усвоивший и переработавший,
и опыт классиков «Великого века», и находки символистов,
их смутный и одновременно такой безошибочно точный язык,
не забывший и о традиции замечательных повествователей Стендаля,
Гюго, Бальзака, Флобера, Мопассана, Золя. Все тенденции предшествующей
литературы мы найдем у Пруста. Но не только это. Он завершает
определенный этап вообще в развитии европейской культуры.
Для него одинаково ценны не только творения писателей и поэтов, но
и живописцев, архитекторов, музыкантов, деятелей театра и т. д.
Анализом творческого наследия Марселя Пруста можно было бы
завершить подробный рассказ о европейской культуре ХVI — ХIХ столетий.
Но можно было бы и начать рассмотрение еще смутных контуров
«Новейшего времени», для которого Пруст если еще не стал, то
бесспорно вскоре станет ключевой фигурой.
Этими соображениями и определяются границы книги.
Этот сборник статей не был задуман изначально и по какому-то
особому плану и не претендует на краткий, пусть очень выборочный
и субъективный, очерк истории французской литературы Нового
времени. Он составился сам собой из работ, написанных по самым
разным поводам, без соблюдения каких бы то ни было жанровых
правил и в самое разное время. Здесь есть концептуальные рецензии
и обзоры, большие вступительные статьи или послесловия, обстояПредисловие
11
тельные
главы в коллективных трудах. Отдельные фрагменты или
целые разделы из моих монографий сюда не вошли. Многое, очень
многое — и бесспорно чрезвычайно важное и интересное — в сборник
не попало. Не вошли статьи о писателях, значимость которых
нельзя не признать (и мне даже приходилось что-то о них писать), но
которые по тем или иным причинам мне далеки (например, Расин,
Руссо, Шатобриан, Виньи, Золя), но не вошли хотя бы краткие заметки
о литераторах, которые меня живо интересуют, а некоторых
из которых я нежно люблю, но заняться которыми вплотную как-то
не получилось; и таких очень много, и мне хотелось бы хоть когонибудь
из них назвать: это Мольер, Лафонтен-сказочник, Скаррон,
Луве де Кувре, Бомарше, Нодье, Мюссе, Флобер, Доде, Мопассан.
Может быть, еще настанет их время?
Занятия французской литературой Нового времени привели меня к
некоторым общим наблюдениям и выводам, о которых скажем хотя
бы кратко.
Уяснение путей развития литературы при переходе от одного этапа
к другому, от одного столетия к следующему показывает, что в данном
случае мы сталкиваемся не с какой-то паузой, провалом, на худой конец
с замедлением литературной эволюции, а, напротив, с несомненным
оживлением литературной жизни, с выдвижением на первый
план не только новых имен, но и, казалось бы, непредвиденных тенденций
и неожиданных литературных памятников. Многие из них
вскоре оказываются однодневками и быстро забываются, отодвинутые
на положенное им скромное место писателями-великанами. Но на
какое-то время они, эти деятели переходной поры, оказываются в центре
культурной жизни этих коротких десятилетий и находят живой
отклик у читателей-современников. В такие переходные эпохи как раз
в творчестве писателей второстепенных, «средних», «с задней книжной
полки», подчас с наибольшей полнотой, ясностью и исчерпанностью
обнаруживаются предвестия скорого будущего, и путь от г-жи
Коттен к раннему Стендалю или от г-жи Жанлис к раннему Шатобриану
может оказаться естественным и логичным. Таким образом, писатели
«малые» могут вдруг уловить нечто, что носится в воздухе, но еще не
успело сформулироваться и сформироваться.
Но обращаясь к задним полкам литературы можно обнаружить и
там, среди этих порядком подзабытых поделок произведения если и
не первоклассные, то значительные, написанные вполне профессионально
и даже не без блеска, что и заинтересовывало читателей той
эпохи. И вот что интересно: за последние десятилетия только что
Стр.8
12
Предисловие
ушедшего века происходит возврат интереса — и исследовательского,
и читательского — к тем писателям, которых еще недавно оценивали
предвзято и однобоко.
Изучая литературный процесс во всей его сложности, все больше
убеждаешься, что расхожее представление о писателях «противоречивых»,
где-то в чем-то недотягивающих, а потому заслуживающих не
просто косого взгляда, а сурового разоблачения (даже если это писатели
первостепенной величины), глубоко ошибочно и методологически
порочно. Писатель предстает перед нами таким, каков он есть — с
сомнениями, колебаниями, спорными выводами, впрочем как любой
рядовой человек. Мы можем отмечать не эти непоследовательности, а
сложность, глубину человеческой личности, в том числе и прежде
всего — личности как писателя, так и его героев. Любовь к поискам
«противоречий» в творчестве того или иного литератора была особенно
распространена в пору господства так называемого «вульгарного
социологизма» (так нас в университете и учили), когда обнаруживаемые
«противоречия» позволяли особенно не углубляться в сложный и
многообразный литературный процесс. К счастью, рецидивы вульгарного
социологизма встречаются в нашем литературоведении все реже,
если уже полностью не изжиты.
Как уже говорилось, сборник составлен из статей, написанных в
разное время и по самому разному поводу. Поэтому в книге нет единообразия
в подаче хотя бы библиографического материала: одни статьи
переполнены библиографическими сносками, в других их предельно
мало, в третьих нет совсем. Статьи, вошедшие в книгу, написаны
на протяжении почти пяти десятилетий, поэтому во многих статьях
библиография неизбежно устарела. Мне хорошо известны относительно
недавние работы, как отечественные, так и зарубежные, касающиеся
тех или иных проблем, к которым на протяжении этих десятилетий
обращался и я. Некоторые из этих работ не просто заслуживают
внимания, а представляют первостепенный интерес. Однако
обновлять библиографию я не решился: это будет либо носить случайный
выборочный характер, либо потребует переписать всю книгу
заново, чего сделать я уже не могу.
13
Ренессанс и его проблемы
Стр.9