в Великой Отечественной Войне
посвящается
65-летию Победы
Стр.1
Игорь Смольников
БОЛЬШОЙ БУКЕТ
ПОДСНЕЖНИКОВ
Фронтовой дневник,
письма с фронта и на фронт,
рассказы
Ф.М. Смольников. «…большой букет подснежников, собранных и преподнесённых мне
моими девушками». (Из письма 20 апреля 1943 года).
Санкт-Петербург
2010
Стр.2
ББК 84 (2Рос=Рус)
С 50
Издание выпущено при поддержке
Комитета по печати и взаимодействию
со средствами массовой информации
Санкт-Петербурга
ПРЕДИСЛОВИЕ
Это книга о военном времени, о войне и совсем немного о времени послевоенном.
Один из её авторов и героев – кадровый военный, начальник
связи в различных авиасоединениях. Второй автор и персонаж – его сын,
в годы войны школьник.
Отец вёл на фронте дневник. Я опубликовал его через двадцать семь
лет после смерти отца. При его жизни я не знал о дневнике. В этой книге
я привожу его в отрывках.
«Большой букет подснежников» – это повествование о фронте и глубоС50
Смольников И. Большой букет подснежников/Илл. автора. СПб., ГРИФ, 2010.
172 с.
В ряду художественной и документальной прозы о Великой Отечественной войне
эта книга представляется несколько необычной: она соединяет то, что не принято публиковать
вместе – подлинный документ, дневник фронтовика и простые рассказы
мальчишки военного времени, написанные спустя десятилетия после Победы, когда
этот мальчишка стал известным писателем. Публикуемый текст, как диалог через время –
сменяющие друг друга голоса отца и сына дополняют друг друга, создают единый образ
и позволяют услышать и увидеть что-то новое в панораме далёких героических лет.
ISBN 978-5-85388-035-1
ком тыле, о двух людях, связанных родством и единой для их соотечественников
судьбой в ту грозную эпоху. Дневниковые записи, письма мальчишки
на фронт и рассказы этого мальчишки, который стал профессиональным
литератором, образуют сюжет, возможно, оригинальный для книг о войне
и, уж во всяком случае, приоткрывающий некоторые новые для читателя
черты военных буден на фронте и в тылу.
Это своеобразная мозаика. Поневоле выборочная. Но, как всякая мозаика,
дающая некоторое представление о событиях и судьбах.
Важное место в книге занимают фотографии военных лет. Этих фото,
к счастью, сохранилось немало. Более десяти из них я сам напечатал с
фронтовых негативов.
Четыре года Великой войны стали главным делом всей жизни отца. Как
и для многих кадровых военных Красной Армии. Вся их довоенная служба
была, по сути, подготовкой к Великой Отечественной. А война – вершиной
судьбы. И они победили в той войне.
© И.Смольников, текст, илл., 2010
© А. Веселов, макет, 2010
© «ГРИФ», 2010
Игорь Смольников
Стр.3
ПЕРЕД ВОЙНОЙ
До войны два или три раза отец уезжал в санаторий. Я и мои дружки
провожали его.
Это были не совсем обычные проводы. Лето наша семья проводила
под Витебском в местечке Бароники. Моя мальчишеская жизнь
получала там особое наполнение, ибо всё оказывалось рядом: военные
машины, радиостанции, ровный строй палаток, в которых
жили лётчики.
Неподалёку пролегала железная дорога.
Отец сообщил время, и мы пришли туда, к железнодорожной насыпи,
встретить и проводить его. Он увидел нас из вагона, открыл окно,
замахал рукой, что-то прокричал и бросил свёрток с гостинцами на
всю нашу компанию.
Я тоже кричал, махал рукой, приплясывая на траве под высоким
откосом.
Все дни до возвращения отца из отпуска я пытался представить, как
Санаторий имени К. Ворошилова.
он живёт там, на далёком, загадочном юге. Это были недели его жизни,
совершенно недоступные для меня.
Были оттуда, с юга письма, но они в моей памяти проступают смутно,
как бы сквозь колеблющуюся толщу воды. Я лишь угадываю контуры
каких-то скал, водорослей, побережья… И было бы это совсем
невосстановимо, ведь письма те сгорели в Витебске в самом начале войны,
если бы на берегу Чёрного моря не сохранилась память об отце.
После войны, возможно, я предчувствовал что-то. Меня тянуло
к морю, я часами бродил по берегу, слушал прибой, чего-то ждал.
7
Стр.4
Ф.М. Смольников. Довоенное фото.
Это была последняя мирная весна перед войной.
Девушка, выдававшая книги командирам, не ощущала подступавшей
грозы. Но она чутко уловила что-то важное в одном из них.
«Он никогда не слонялся в безделье по территории, не торчал часами
на садовых скамейках в наблюдении гуляющих… С веранды чудесного
дворца отдыха звучала музыка, гремели песни и смех. Его комната
была рядом. Но он предпочитал оставаться один у письменного стола
или на балконе с книгой».
У библиотекаря Шуры был, конечно, свой, особенный взгляд на мир,
на людей и, в частности, на майора-лётчика, который поразил её своей
серьёзностью, даже суровостью, холодными голубыми глазами и «некурортным»,
очень взрослым что ли, – отношением к ней, девчонке.
И вот тут её свидетельство драгоценно.
Я читаю её записки, сделанные сразу, по горячим следам, и не могу
В душе вместе с несмолкающим рокотом волн не проходила тревога.
Я всё время боялся что-то упустить, с кем-то разминуться.
Что? С кем? Я не смог бы ответить на эти вопросы. Но меня не покидало
ощущение, что где-то рядом со мной проходит человек, который
встречался с отцом и знает о нём то, чего не знаю я.
Это было из области мистики. А ведь стоило мне тогда проехать
дальше по побережью, и я бы оказался в маленьком домике у кромки
леса, где жила одинокая пожилая женщина…
О ней я узнал неожиданно, получив по почте странички, вырезанные
из тетради, – записки библиотекаря военного санатория. Отец в
этих записках – один из многих «командиров РККА»*, но с первого же
прихода в библиотеку – не совсем обычный, а потому сразу запомнившийся.
Где-то в середине своих записок автор делился таким наблюдением:
«Ежемесячно
перед глазами проходит пятьсот лучших людей страны.
Из них два, три, пять, десять обязательно говорят о нежных чувствах,
о дружбе, о любви, клянутся, зовут… И когда, наконец, из многих
один ничего не говорит и ни в чём не клянётся, то именно к нему
пробуждается доверие. Хоть бы он в этом и не нуждался».
* Рабоче-крестьянская Красная Армия.
8
не увидеть отца. Да, он был таким в то предвоенное время. Он мог быть
только таким – командиром, который отчётливо сознавал, что война с
фашизмом «вспыхнет завтра или послезавтра».
Шура записывает один спор.
Она не хочет верить в саму возможность войны, не хочет думать о
ней, говорить – это так понятно. Он «спокойно, как будто о чём-то привычном,
обыденном, размышлял:
– Война будет истребительная.
– Истребительная? Почему?
– Потому что кто-то кого-то должен будет истребить.
– А мы при чём?
– А при чём эти санатории, создававшиеся годами упорного труда?
При чём вся наша жизнь? Наша, понимаете? Всё это может быть стёрто
фашистами с лица земли. Как это уже стало с другой мирной жизнью,
в Испании.
– Как вы смеете так говорить, товарищ майор? Опубликовано постановление,
признающее все слухи о войне с Германией клеветническими.
Он
улыбнулся:
– А я разве сказал, что собираюсь воевать именно с немцами? Но
война будет в ближайшее время.
– Замолчите. Не смейте так говорить. Вас арестуют.
– Хо!»
Это восклицание, несомненно, было отцовским. Я очень хорошо
помню это его «довоенное» «Хо!». Оно звучит у меня в ушах, как будто
9
Стр.5