Скиталец
Лев Толстой
(Встречи)
Оригинал здесь: Книжные полки Лукьяна Поворотова
1
Мне вспоминается яркий солнечный апрель в Крыму, каменистый берег моря
в Олеизе, вечный, неугомонный гул прибоя, а на берегу деревянная дача "Нюра" -
вычурной архитектуры, вся белая, веселая, кокетливая.
Темно-синей пеленой колыхалось могучее море, освещенное весенним радостным
солнцем, кое-где качались надутые ветром паруса рыбацких лодок; иногда вдали на
горизонте медленно проплывал черный грузовой пароход.
Это была весна 1902 года.
На даче "Нюра" жил тогда Горький на рассвете своей славы: вся читательская
Россия, жаждавшая обновления и предчувствовавшая близость революции, думала,
что у Горького в кармане лежит путь в обетованную страну, текущую млеком
и медом, к заветному острову свободы, со всеми угодьями и землями, со всеми
благополучиями и воздушно-хрустальными замками.
Все обещало конец тогдашним невзгодам: весеннее небо, весеннее море, теплом
веющий южный ветер и весна в сердце.
Шумно и весело было у Горького на "Нюре", наехали гости, приехал Шаляпин.
И когда наконец все они схлынули, из гостей остались только двое: Шаляпин и
я, приехавший поправлять здоровье, расстроенное тюрьмой.
Тогда Горький сказал Шаляпину:
- А не сходить ли нам сейчас к Толстому?
Оказалось, что Толстой жил тогда в Гаспре, в десяти минутах ходьбы от
"Нюры".
- Пойдем! - согласился Шаляпин.
Я попросил их взять меня с собою. Горький, не раз бывавший у Толстого
в Ясной Поляне, стал меня отговаривать.
- Не советую! - сказал он. - Неприятно вам будет! Я вот про себя скажу:
ведь какой ни на есть, а все-таки я - писатель, но, когда говоришь с Толстым,
черт знает отчего, чувствуешь себя каким-то мальчишкой, ей-богу! Не человек
говорит, гора говорит!
Шаляпин заступился за меня. Они посоветовались, поспорили и наконец решили
взять меня с собой в путешествие к Человеку-Горé.
Мы отправились к нему прямиком по тропинке, через какую-то рощу, перелезали
через изгороди, карабкались на гору и наконец, минуя Кореиз, вылезли прямо
к сумрачному замку из темного камня, выстроенному в средневековом, рыцарском
стиле. Кругом него был большой запущенный парк, широкий зеленый луг с клумбами
цветов - и ни души.
2
Пока шли, Горький рассказывал, что Толстой оправляется теперь от только что
перенесенной им тяжелой болезни - кажется, воспаления легких.
Хвалил Софью Андреевну:
- Это правильно она говорит: если бы не она, так он бы десять раз себе
Голгофу устроил! Умная баба. Я ей говорю в прошлый раз: "Вот - его отлучили от
церкви, в случае, если помрет, без попов хоронить придется!" Так она даже
кулаком по столу пристукнула, говорит: "Вот увидите, митрополит хоронить будет!
Митрополит!"
- Да, с большим характером женщина!
Увы! Через восемь лет после этих слов Толстой устроил-таки себе Голгофу,
и не "спасла" его Софья Андреевна, и не хоронил митрополит.
Алексей Максимович рассказывал содержание повести "О. Сергий", только что
написанной тогда, которую Толстой читал ему по рукописи. Говорил о том, какой
удивительный рассказчик Толстой в живой беседе.
- Он как-то лепит руками из воздуха, как скульптор, и вот видишь перед
собой все эти лица и фигуры, как живые! Лепит, лепит, создает все из воздуха,
вызывает к жизни из ничего, а потом дунет - и все исчезло! Колдун! В прошлый
раз как-то рассказал мне содержание одной новой повести какого-то молодого,
неизвестного автора, напечатанной в одном плохоньком журнальчике: ведь он все
читает, ничего не упустит! Ну, братец ты мой, так рассказал, что у меня глаза
на лоб вылезли. "Батюшки, - думаю, - новый талантище появился, а я и прозевал!"
Стр.1