Сергей Клычков
ЧЕРТУХИНСКИЙ БАЛАКИРЬ
Глава первая
ЛЕСНАЯ СТОРОНКА
ПЁТР КИРИЛЫЧ
Не знаю, с кого начать, с чего начать!..
Садитесь, друзья мои, садитесь, товарищи, родня и знакомыши, не войдёт
всё Чертухино -- тесно у меня в избе, зато широко у хозяина сердце!..
Буду я глядеть на вас с печки брюхатой, вспоминать всю нашу судьбу, как
на поминальном обеде, всё вспомню, ничего не забуду и навек закреплю, как
торжественный дьяк челобитню!..
* * *
Сторона наша лесная, дремучая, тёмная!..
Век по заоколице ходит солнце за облаком, сощурившись на болота и гати,
и редко выпадет час, когда, словно странники, упёршись в дальние взгорья
дождевым кривым подожком, уйдут облака в полуночи на самый край
чертухинского всполья, где, огибая покатые груди холмов, вьётся наша лесная
шептуха -Дубна;
тогда-то
поплывут над рекой вдоль дубенского
зелёно-муравного берега соломенные и тесовые крыши, и вознесётся высоко, под
самый месяц, колокольный купол чертухинской церкви, и с непомерной своей
высоты поведёт приподнятой бровью и моргнёт хитрым глазом месяц, круглый,
как именинный пирог!
Хорошо в этот месячный час выйти на двор из избы или спросонья взглянуть
из окошка: кругом всё как и днём, только теперь всё будто плывёт, от земли
оторвавшись, только туман накинул на всё свои прозрачные тени; лес подошёл к
самой околице и машет широким рукавом на крыльцо, а по другую сторону поле
тихо дышит еле заметными перекатами бугорков, убаюканное в своей большой
колыбели!
Тогда-то и придёт на разум наш, блаженной памяти, чертухинский враль,
Пётр Кирилыч по фамилии Пенкин, у которого всё в жизни было так же, как и у
всех, только ему всё казалось иначе, как, может, никогда и нн у кого не
бывает, отчего мужик часто, для себя самого невдомёк, завирался.
Да и то надо сказать: иной проходит
по лесу весь день, а и ёлки хорошо
не увидит, и ничего с ним в лесу не случится...
Скушно у нас теперь без Петра Кирилыча стало!..
* * * * *
Давно это было...
Лет, может, тридцать, а то и поболе...
О то время всё наше Чертухино стояло всего только на два порядка...
Жили, значит, не очень обширно, не то что теперь... В Чагодуй ещё ни шоссе
не было, ни железной дороги, стояли кругом леса, каких теперь больше не
вырастет на этом месте, и в этих лесах чего-чего только не шушилось...
Мужики были домоседы, без нужды за околицу его не выгонишь, да и страшно
было отходить от родного дома.
Один Пётр Еремеич -- был он тогда молодой да фартовый -- куда только не
гонял свою тройку, да Пётр Кирилыч на своих на двоих измерил, почитай, всю
землю липовым лаптем: один был ямщик, а другой -- побирушник.
Эх, нет теперь ни того ни другого!..
Пётр Еремеич в песне живёт, а Пётр Кирилыч в людской поговорке.
Говорили про Петра Кирилыча, что он в год своей смерти умирать всё же
домой воротился: будто нашли его мёртвым возле церковной ограды и погребли в
том самом месте, где наше кладбище даёт в поле большой завулон; завулон
потом, когда клали ограду из камня, решили спрямить, и Пётр Кирилыч
навсегда, знать, ушёл из памяти ближних своих и родных...
Да мало ли что говорили!..
Может, Пётр Кирилыч и впрямь тогда умер возле церковной ограды, а может,
и нет, может, Пётр Кирилыч жив ещё по сю пору!.. Кто его знает?.. Наверное
сказать что-либо про Петра Кирилыча трудно, потому что и сам он в меру любил
загибать, сиречь -- речь говорится -- приврать, и всё так повернуть, что
можно было дивиться, а не поверить нельзя!..
Стр.1