Е. А. Салиас
Аракчеевский сынок
Исторический роман
Евгений Андреевич Салиас. Аракчеевский сынок; Аракчеевский подкидыш.-- СПб: "Печатный
Двор", 1993.
OCR Бычков М. Н.
I
Шел 1824 год; был август месяц. Далеко за полночь, среди заснувшего Петербурга, лишь одна
Большая Морская была еще довольно изрядно освещена десятком тусклых фонарей с закоптелыми
стеклами, но была пустынна из конца в конец. Все спало здесь давно, так же как и во всей столице...
Лишь изредка громыхала гитара-дрожки ночного извозчика, и в них, сидя верхом, как на коне, тащился
домой запоздавший обыватель... Пешеходов почти не было... Холодный порывистый ветер и крупный
дождь одни бушевали на дворе. Только в одном месте, на углу узкого и темного переулка, упиравшегося
в огромное недостроенное здание -- было несколько светлее и люднее.
Здесь, близ парадного крыльца, освещенного большим фонарем, стояло несколько экипажей; но
лишь одни промокшие кони невольно бодрствовали, двигались, встряхивались, фыркали, били копытами
о землю. Кучера, все без исключения, кутаясь и ежась от непогоды, дремали или крепко спали по своим
козлам, как на дрожках, так и на больших колымагах... Два форейтора на передних лошадях двух карет,
запряженных цугом, тоже дремали в седлах, распустив поводья и сбросив стремена.
Сборище, гости и ночное пированье были здесь, в квартире второго этажа,-- явленьем обычным.
Соседи-обыватели привыкли к тому, что почти каждую ночь, чуть не до рассвета, на улице, у подъезда
угольного дома, бывало людно, а в самой квартире и людно и чересчур иногда шумно. Все знали,
конечно, что это "господа офицеры гуляют у известного питерского блазня".
В эти времена, гвардия отличалась и славилась буйными кутежами, с особенной распущенностью
нравов и поступков. Жалобы на самодурство, уличные дерзости и публичные оскорбительные шалости,
слышались отовсюду во всех слоях общества. Говор и ропот по поводу буйных выходок гвардейцев
часто достигали и до слуха государя Александра Павловича, но лишь изредка виновные наказывались, да
и то сравнительно легко, и всякого рода соблазны шли, конечно, своим чередом.
Некоторые из офицеров стали известны дикими, иногда оскорбительными, выходками и были
своего рода знаменитостями. Их звали "публичными блазнями", всячески избегали в общественных
местах из чувства самосохранения; но с дикостью и безнаказанностью поведения этих "блазней"
приходилось мириться поневоле.
И только за последнее время одно новое "колено" этих блазней заставило общество несколько
встрепенуться и начать снова громко роптать. Дело было несколько "изряднее" прежних и напугало
отцов семейств. Случилось, что одна молодая девушка, красавица, только что вышедшая из института,
исчезла во время одного бала и пропадала без вести в продолжение трех суток. Найденная полицией в
большой квартире, никем не нанятой и даже не меблированной, девушка оказалась жертвой трех
неизвестных ей обольстителей, которые ее обесчестили и бросили запертою в пустой квартире.
Единственное, что знала несчастная и могла доказать обвязанным на ее руках военным шарфом, что
злодеи были гвардейцы.
Но виноватых не нашлось...
В доме, на Большой Морской, у которого ночью стояло столько экипажей, жил один из самых
известных кутил-шалунов и блазней. Это был артиллерийский офицер Шуйский, всему Петербургу
лично знакомый по двум причинам. Во-первых, он чуть не еженедельно совершал какое-нибудь буйство
или скандал, т. е. "выкидывал колено" на потеху товарищей и "острастку публики". Во-вторых, это был
побочный сын всемогущего временщика, графа Аракчеева. Признанный гласно и открыто, любимый
безгранично и избалованный донельзя своим отцом --Шумский мог творить в столице безнаказанно все,
что только могло прийти в его беззаботную голову.
Единственным утешением его врагов, а их было, конечно, много -- оставалась одна надежда, что
Михаил Шумский хватит через край... зарежет или убьет кого-нибудь в трактире, или в театре, на глазах
Стр.1