Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Верный раб
Повесть
---------------------------------------------------------------------------------------------Д.Н.Мамин-Сибиряк.
Собр.соч.в 8 томах. Том 5. --М.: Худ.лит., 1954
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 13 августа 2003 года
---------------------------------------------------------------------------------------------I
--Михайло
Потапыч... а?..
-- Ну, чего ты пристал-то, как банный лист?.. Отвяжись...
-- Эх,Михайло Потапыч... Родной ты мой, выслушай...
-- Какой я тебе Михайло Потапыч дался в сам-то деле! Вот выдешь за ворота и меня же
острамишь: взвеличал, мол, Мишку Михайлом Потапычем, а он, дурак, и поверил. Верно я говорю?..
Ведь ты чиновник, Сосунов, а я нихто... Все вы меня ненавидите, знаю, и все ко мне же, чуть что
приключится: "Выручи, Михайло Потапыч". И выручал... А кого генерал по скулам лущит да киргизской
нагайкой дует? Вот то-то и оно-то... Наскрозь я вас всех вижу, потому как моя спина за всех в ответе.
Мишка заврался до того, что даже самому сделалось совестно. Он оглядел своими узкими
черными глазами Сосунова с ног до головы и удивился, что теряет напрасно слова с таким человеком.
Действительно, Сосунов ничего завидного своей особой не представлял: испитой, худой, сгорбленный, в
засаленном длиннополом сюртучишке -- одним словом, канцелярская крыса, и больше ничего. Узкая,
сдавленная в висках голова Сосунова походила на щучью (в горном правлении его так и называли
"щучья голова"), да и сам он смахивал на какую-то очень подозрительную рыбу. Рядом с этим
канцелярским убожеством Мишка выглядел богатырем -- коренастый, плотный, точно весь выкроен из
сыромятной кожи. Мишкина рожа соответствовала как нельзя больше общей архитектуре -- скуластая, с
широким носом, с узким лбом и какими-то тараканьими усами; благодарные клиенты называли Мишку
татарской образиной.
-- Да я с тобой и разговаривать-то не стану, слова даром терять, -- равнодушно заметил Мишка,
отвертываясь от Сосунова. -- Тоже, повадился человек, незнамо зачем... Вот выдет генерал, так он те
пропишет два неполных. Ничего, што чиновник...
-- Михайло Потапыч, яви божескую милость: выслушай... В третий раз к тебе прихожу, и все без
толку.
-- Вот привязался человек... Ну, ин, говори, да только поскорее. Того гляди, генеральша поедет...
-- Все скажу, Михайло Потапыч, единым духом скажу... Дельце-то совсем особенное.
-- Омманываешь што-нибудь?
-- Вот сейчас провалиться. Ты только послушай, что я тебе скажу.
Сосунов осторожно огляделся и подошел к Мишке на цыпочках, точно подкрадывался к нему.
Мишка еще раз смерил его с ног до головы и вытянул шею, чтобы слушать. Вся эта сцена происходила в
большой передней "генеральского дома", как в Загорье называли казенную квартиру главного горного
начальника, генерала Голубко. Передняя рядом окон выходила на широкий двор, чистый и утоптанный,
как гуменный ток; в открытое окно, в которое врывался свежий утренний воздух, видно было, как в
глубине двора, между двух столбов, стояла заложенная в линейку генеральская пара наотлет и тут же две
заседланных казачьих лошади. Кучер Архип и два казака оренбургской казачьей сотни сидели под
навесом и покуривали коротенькие трубочки. У ворот генеральского дома устроена была гауптвахта с
пестрой будкой и такой же пестрой загородкой; на пестром столбике висел медный колокол, которым
"делали тревогу", когда генерал выезжал из дому или приезжал домой. Между колоколом и будкой день
и ночь шагал часовой с ружьем. В гауптвахте, низеньком каменном здании с толстыми белыми
колоннами, дежурил офицер и солдаты специальной горной команды. Вся эта команда находилась в
большой зависимости от Мишки: он подавал знак в окно, когда генерал выходил на верхнюю площадку
Стр.1