Облако в штанах

А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы! <...> Мною опять славословятся мужчины, залежанные, как больница, 30 и женщины, истрепанные, как пословица. <...> 80 В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери. <...> Так страх 200 схватиться за небо высил горящие руки "Лузитании". <...> Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани. <...> Это взвело на Голгофы аудиторий 330 Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, и не было ни одного, который не кричал бы: "Распни, распни его! <...> Я, обсмеянный у сегодняшнего племени, как длинный скабрезный анекдот, вижу идущего через горы времени, которого не видит никто. <...> А из сигарного дыма ликерного рюмкой вытягивалось пропитое лицо Северянина. <...> Вся земля поляжет женщиной, 430 заерзает мясами, хотя отдаться; вещи оживут губы вещины засюсюкают: "цаца, цаца, цаца! <...> Гром из-за тучи, зверея, вылез, громадные ноздри задорно высморкал, и небье лицо секунду кривилось суровой гримасой железного Бисмарка. <...> Выньте, гулящие, руки из брюк берите камень, нож или бомбу, а если у которого нету рук пришел чтоб и бился лбом бы! <...> Видите небо опять иудит 490 пригоршнью обрызганных предательством звезд? <...> И новым рожденным дай обрасти 520 пытливой сединой волхвов, и придут они и будут детей крестить именами моих стихов. <...> Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово? <...> Не бойся, что у меня на шее воловьей потноживотые женщины мокрой горою сидят, это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых любовей 600 и миллион миллионов маленьких грязных любят. <...> Не бойся, что снова, в измены ненастье, прильну я к тысячам хорошеньких лиц, "любящие Маяковского!" да ведь это ж династия на сердце сумасшедшего восшедших цариц. <...> Имя твое я боюсь забыть, как поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, 630 величием равное богу. <...> 660 Вылезу грязный (от ночевок в канавах), стану бок о б_о_к, наклонюсь и скажу ему на ухо <...>