Николай Лесков. Левша
--------------------------------------------------------------Изд:
М, "Правда", 1981, Собрание сочинений в пяти томах. Том III.
--------------------------------------------------------------(Сказ
о тульском косом Левше и о стальной блохе)
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Когда император Александр Павлович окончил венский совет, то он захотел
по Европе проездиться и в разных государствах чудес посмотреть. Объездил он
все страны и везде через свою ласковость всегда имел самые междоусобные
разговоры со всякими людьми, и все его чем-нибудь удивляли и на свою сторону
преклонять хотели, но при нем был донской казак Платов, который этого
склонения не любил и, скучая по своему хозяйству, все государя домой манил.
И чуть если Платов заметит, что государь чем-нибудь иностранным очень
интересуется, то все провожатые молчат, а Платов сейчас скажет: "так и так,
и у нас дома свое не хуже есть,-- и чем-нибудь отведет.
Англичане это знали и к приезду государеву выдумали разные хитрости,
чтобы его чужестранностью пленить и от русских отвлечь, и во многих случаях
они этого достигали, особенно в больших собраниях, где Платов не мог
по-французски вполне говорить; но он этим мало и интересовался, потому что
был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые
не стоят воображения. А когда англичане стали звать государя во всякие свои
цейгаузы, оружейные и мыльно-пильные заводы, чтобы показать свое над нами во
всех вещах преимущество и тем славиться,-- Платов сказал себе:
-- Ну уж тут шабаш. До этих пор еще я терпел, а дальше нельзя. Сумею я
или не сумею говорить, а своих людей не выдам.
И только он сказал себе такое слово, как государь ему говорит:
-- Так и так, завтра мы с тобою едем их оружейную кунсткамеру смотреть.
Там,-- говорит,-- такие природы совершенства, что как посмотришь, то уже
больше не будешь спорить, что мы, русские, со своим значением никуда не
годимся.
Платов ничего государю не ответил, только свой грабоватый нос в
лохматую бурку спустил, а пришел в свою квартиру, велел денщику подать из
погребца фляжку кавказской водки-кислярки[1], дерябнул хороший стакан, на
дорожний складень богу помолился, буркой укрылся и захрапел так, что во всем
доме англичанам никому спать нельзя было.
Думал: утро ночи мудренее.
ГЛАВА ВТОРАЯ
На другой день поехали государь
с Платовым в кунсткамеры. Больше
государь никого из русских с собою не взял, потому что карету им подали
двухсестную.
Приезжают в пребольшое здание -- подъезд неописанный, коридоры до
бесконечности, а комнаты одна в одну, и, наконец, в самом главном зале
разные огромадные бюстры, и посредине под Балдахином стоит Аболон
полведерский.
Государь оглядывается на Платова: очень ли он удивлен и на что смотрит;
а тот идет глаза опустивши, как будто
ничего не видит,-- только из усов
кольца вьет.
Англичане сразу стали показывать разные удивления и пояснять, что к
чему у них приноровлено для военных обстоятельств: буреметры морские,
мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли.
Государь на все это радуется, все кажется ему очень хорошо, а Платов держит
свою ажидацию, что для него все ничего не значит.
Государь говорит:
-- Как это возможно -- отчего в тебе такое бесчувствие? Неужто тебе
здесь ничто не удивительно? А Платов отвечает:
-- Мне здесь то одно удивительно, что мои донцы-молодцы без всего этого
воевали и дванадесять язык прогнали.
Стр.1