Басурман

Иван Иванович Лажечников. <...> Все его преступления в венце, которого он не искал и который надела на него прихоть властителя; никакой крамоле, никакому злу не причастный, он виноват за чужие вины, за честолюбие двух женщин, за коварство царедворцев, за гнев деда {Прим. стр. <...> Это внук Иоанна III, единственное дитя любимого сына его, злополучный Дмитрий Иоаннович. <...> - Афоня! это ты? - радостно спросил он; но, увидав, что принял вошедшего за другого, присовокупил с грустью: - Ах, это ты, Небогатый! <...> Ведь ты сказал, что будет Афоня, когда огни зажгут в домах? <...> - Афанасий Никитич никогда не кривит словом, не то что глазом, - сказал дьяк Дмитрия, Небогатый - приставник добрый, услужливый и между тем строгий в исполнении наставлений, данных великим князем, как стеречь внука. <...> - Это Афоня! - молвил он, отдавая ларец дьяку, и слез с постели. <...> А гость был не иной кто, как тверской купец Афанасий Никитин {Прим. стр. <...> Вчера Афанасий Никитин начал современную ему повесть о немчине, прозванном басурманом {Прим. стр. <...> Вдруг, среди рассказа, вбежал в тюрьму дворецкий великого князя: - Иван Васильевич готовится отдать богу душу, - сказал он торопливо, он сильно воспечаловался о тебе и послал за тобой. <...> Неожиданность, новость предмета, чудная судьба княжича, сострадание, мысль о том, что он, может статься, будет властителем Руси, сковали на миг умы и сердца дворчан. <...> - Сюда... ко мне, Дмитрий!.. милый внук мой!.. - сказал великий князь, увидав его сквозь смертный туман. <...> Великий князь Иоанн Васильевич испустил последнее дыхание, припав холодными устами к челу своего внука. <...> Вот что пишет летописец: "1509 года, 14-го февраля, преставился великой князь Дмитрий Иоаннович в нуже, в тюрьме" {Прим. стр. <...> На заглавном листе стоит только: Памяти моего друга, Антонио. <...> Взгляд любви на девушку, поклон баронессе Эренштейн (так звали владетельницу бедного замка), мокрую шляпу и большие рукавицы с раструбами в ноги к своей любезной <...>