Александр Иванович Куприн
К славе
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1970.
Том 1. Стр. 197 - 226.
Когда я вышел в 18** году из Земледельческой академии, мне пришлось начинать мое жизненное
поприще в невероятной глуши, в одном из пограничных юго-западных городков. Вечная грязь, стада
свиней на улицах, хатенки, мазанные из глины и навоза... Общество в таких городишках известное:
мировой посредник, исправник, нотариус, акцизные чиновники. Спайки в этом обществе не было
никакой; все глядели врозь, и причиной этому, конечно, были женщины. Сначала заведется адюльтер,
потом недоразумение из-за того, кому первому подходить в соборе ко кресту, потом чреватая всякими
бедами сплетня. Сыщутся непременно свои Монтекки и Капулетти, и за их враждой весь город следит с
животрепещущим интересом. Словом, все разъехалось и расклеилось. Приехал к нам новый следователь.
Есть, знаете ли, такие универсальные люди, которые умеют как-то сразу, с одного маху, очаровать
самое разнохарактерное общество. Я думаю, что их тайна очень проста и заключается только в уменье
слушать. Чутьем каким-то угадает он ваше слабое место, подведет к нему разговор и тогда уж только
слушает терпеливо. Вы перед ним самые лучшие перлы души высыпаете, а он знай себе головой кивает да
погмыкивает. Этим, впрочем, одним таланты следователя не исчерпывались. Он умел до колик смешить
дам, мог хорошо выпить и в холостой компании прекрасно рассказывал скабрезные анекдоты.
Следователь сделался первым звеном сближения общества. Может быть, он сделался им даже
невольно, потому что все взоры на него устремились с ожиданием чего-то нового и веселого. Началось с
любительских спектаклей.
Когда дело было совсем уж поставлено на ноги, то и меня к нему притянули, но я, к счастью,
оказался с первых же шагов никуда не годным. Дали мне в глупейшей переводной драме роль ревнивого
мужа, самую бесцветную и длинную роль во всей пьесе. Вы и представить себе не можете, с какой
кротостью я переносил на репетициях всякие издевательства. Кто только не учил меня, кто надо мной не
ломался! И режиссер, и суфлер, и любительницы, и даже, я помню, один гимназист четвертого класса,
говоривший сиплым басом и носивший пенсне. Особенно не давалось мне то место, когда я узнаю о
неверности жены и "с ужасными жестами отчаяния" (так стояло в пьесе) кричу ей: "О, проклятие! Каждый
раз, когда я вспомню о своем позоре -- я трепещу от негодования!" Как дойдет до этого места,-любительницы
смеются, а режиссер кричит: "Вы как манекен держитесь! Видите сами,-- здесь ремарка:
"жесты отчаяния". Смотрите на меня. Вот как нужно жестикулировать!"
Пришел ожидаемый день спектакля. Жутко было. А главное -- чем ближе подходит пьеса к
роковому месту, тем больше я чувствую, что оно меня зарежет. Наконец сценариус выталкивает меня в
спину из-за кулис. Я стремглав вылетаю, ворочаю глазами, вспоминаю режиссерские указания и делаю
первый жест отчаяния. Но в это мгновение я, к ужасу своему, чувствую, что убийственные слова совсем
вылетели из моей памяти. Ну вот не могу припомнить и -- баста! Прошла минута, может быть, две,-- для
меня этот ужас длился целые годы. Я стою, окаменев в отчаянной позе, и молчу, и ничего не слышу,
кроме звона в ушах. Наконец из суфлерской будочки до меня доносится: "О, проклятие, каждый раз..." Я
делаю последнее, невероятное усилие, хватаю себя за волосы и диким голосом на весь театр кричу: "О,
проклятие! Каждый раз, когда я вспомню о своем трезоре, я попищу от негодования!" Ну, понятное дело,
меня из кружка в тот же вечер выгнали с величайшим триумфом, а перековерканная фраза обратилась в
анекдот, и я не удивлюсь, если кто-нибудь из вас его уже слышал.
Таким образом, я остался в стороне. Как и нужно было ожидать, на первый раз все единодушно
решили поставить какую-то тяжелую драму, написанную суконным языком, и, кроме нее, конечно,
водевиль. Не обошлось без интриг. Две дамы рассчитывали на главную драматическую роль. Одна
основывала свое право на том, что видела в этой роли Федотову, другая утверждала, что нарочно для этой
роли заказала платье с кружевными оборочками и дамассе. Не раз дело расстраивалось и вновь
склеивалось... В конце концов перед самым спектаклем барышня, которая должна была играть в водевиле,
обиделась, закапризничала, заболела и отказалась. Отменить водевиль не было возможности, потому что
афиши уже были напечатаны и часть билетов распродана. Никто не хотел идти на затычку по случаю
отказа прежней исполнительницы. Тогда кто-то посоветовал просить Лидочку Гнетневу.
Может быть, господа, кому-нибудь из вас случалось встретить хоть раз такую женщину, которая
промелькнет в вашей жизни, точно оссиановская тень, и навсегда останется в памяти, как далекое, милое,
но странное сновидение? Пусть она на вас не обращала никакого внимания, пусть вы сами никогда и не
пытались даже полюбить ее, пусть вы потом встречали женщин умных, чутких, красивых,-- ни один образ
не застелет этого неуловимо-своеобразного тонкого образа. Такою именно и была Лидочка. Я до сих пор
необыкновенно живо умею представлять себе ее наружность: гибкое худощавое тело, властно очерченные
Стр.1