Состязание певцов
1
Чайник, стоявший на желтых язычках греца, запел не сразу. Может быть, потому, что ему
незачем было опережать сверчка. Сверчков, как известно, в щелях московских комнат не водится. Да и
вместо печей -- все больше витое железо калориферов. Торопиться чайнику было не к чему.
Сперва он завел слегка в нос -- точнее, в чуть поддымленный эмалированный носик,-раскачиваясь
на двух сиповатых нотах, затем скользящим портаменто перенесся на высочайший, тонкой
нитью сматывающийся в воздух, звук.
-- Ого, да он у тебя с пением. Ишь как забирает. Но только вот у меня есть старый чайник: с виду
так, не слишком казист, а твоего перепоет.
-- Ну, это еще неизвестно.
-- Вот охота человеку спорить. Твой гнутонос с сипинкой. Разве не слышишь? А у моего
старичишки,-- еще от покойной тетки он мне достался,-- голос, как стеклышко. С ноты на ноту как по
лесенке. И откуда такое в бездушной вещи берется? Не поймешь. Говорят, от трещинки. Да приходи, дам
послушать. Иной раз, как паром его расшевелит, поет и крышечкой призванивает. Твоему так не
вытянуть. Куда...
--Мой тоже иногда с коленцами умеет. А впрочем, стоит ли о таком вздоре...
И хозяин несколько обиженно снял чайник с огня и наклонил его над стаканом.
Гость сидел, не отвечая и не придвигая стакана. Брови его слегка поднялись кверху. Казалось, он
всматривается в какую-то еще не совсем ясную мысль. Затем:
-- Послушай, брат, вот что я придумал...
2
Штепсель поставил лампу на полусвечность. Публика и судьи сидели полукружьем у затененных
стен. В центре -- желтоязыкая керосинка. Рядом с ней -- шестью носами кверху -- шесть состязающихся
чайников. Председатель позвонил ложечкой о край пустого стакана:
-- Товарищи, мы живем во времена далеко не диккенсовские. Еще недавно нашим барабанным
перепонкам эпохой были предложены орудийные канонады. Но так случилось, что сейчас вот нам
позволено заслушать шелестиное пение чайничковых горл. Катастрофы и уюты, очевидно, стоят в
очереди к бытию. Но я не намерен расфилософствоваливать повестку дня. Точнее -- повестку сумерек.
Жюри избрано: Анна Александровна, товарищ... простите, запамятовал, ах да, Годяев и ваш покорный
слуга. Слово предоставляется голубому чайнику с прорыжиной на боку. Прощу вас.
Хозяйка чайника, дама с зябким лицом, отбросив концы пестрой тедженской шали от плеч,
нагнулась к круглорукому чинному чайнику. Ей передали графин с водой. Вода вхлынула под голубую
шапочку. Шапочка надвинулась на круглый рант, и первый из жестяных претендентов стал поверх
желтых огоньков. С минуту собравшиеся молчали.
Затем начались громкие мены словами. Кто-то заговорил об итальянском теноре, билеты на
которого уже расхватаны, кто-то вспомнил о прошлогоднем моцартовском "Реквиеме".
И вдруг -- сквозь приглушенные голоса -- тишайшим пианиссимо начал голубой чайник. Это
было похоже на песню шмелиного зуда, заблудившегося среди колосьев или мелкоцветья стеблей
гречихи. Металлический зуд то сращивал свои зудинки в одну тонкую и острую ноту, то снова
распылялся дробной звуковой зыбью.
-- По-моему, это похоже на лет шмеля перед третьим действием в "Сказке о Салтане", помните? -наклонился
хозяин к уху соседа.
-- Да, но мотив в поисках тональности. И после... погодите.
Чувствовалось, что у голубого эмалированного певца подпертое крепким паром дыхание: он
перетреливался -- по тонкой, свистящей скале -- все выше и выше. Вслед звуку из острым асиком
вострящегося носа певца вывинтилась сердя струя пара. Голос поющего вдруг сел, жалобно булькнул и
оборвался.
-- Бис, бис,-- сказал кто-то из затененного угла и беззвучно прижал к ладони ладонь. Но
импрессарио чайника, подоткнув концы шали, поспешно убирала его с огневой рампы и чугунной
эстрады.
Один из членов жюри, нагнувшись, перелил кипяток из голубого исполнителя в его соседа и
выставил его на керосинную решетку.
Это был толстобрюхий, медно-красными отливами рефлексирующий пузан. Именно такие
Стр.1