Пётр Николаевич Краснов
Кинематограф
Письма с дороги
Глухою темною ночью тарантас запрыгал по выбоинам и ухабам широких улиц, обсаженных
тополями, карагачами и ивами, а кой-где и просто березками, темными силуэтами прикрывшими низкие,
слепые от закрытых ставен домики: мы въехали в Верный. Осененная молодыми тополями, с тремя
каменными выступами крылечек, стояла старая и почтенная гостиница "Европа", известная более под
именем номеров Грязнова.
Когда приезжаешь в город в первый раз, когда ничего о нем не знаешь, когда об отелях судишь
по грязным засиженным мухами объявлениям на почтовых станциях, то поневоле едешь туда, куда вас
зовут настойчиво прожужжавшие вам уши объявления. Европа так Европа, а в общем не все ли вам
равно, когда вы целую неделю колотились боками о стенки тарантаса, спали на жестких диванах,
питались Бог знает чем... Потом оказалось, что номера Прокофьева лучше, новее и чище; больше
"джигит", как выражался один мой порт-артурский знакомый, нежели номера Грязнова, но в первую
минуту и номера Грязнова показались раем после почтовых комнат. Помилуйте: в них беленные
известью стены оказались окрашенными клеевою краскою по трафарету - это ли не роскошь! Притом у
Грязнова лучший повар в Верном, лучше, нежели у самого военного губернатора (так нам сказали!); а
это ли не приманка для людей, питавшихся соленой колбасой, сыром, ситным хлебом и... яблоками
целую неделю.
Если у Смирнова в географии есть описание города Верного, то, наверное, там сказано, что
Верный знаменит... В остроумных рассказах Тэффи отмечено не без юмора, что каждый город чемнибудь
знаменит. Дрезден - Мадонной, Нью-Йорк - статуей свободы; ну а Верный знаменит своими
яблоками и землетрясениями. Яблоки в нем действительно громадные, с голову ребенка величиною,
ярко-красные, сладкие, рассыпчатые, ароматные и удивительно вкусные. Не менее хороши и груши,
превосходные, нежные дюшесы. Но не хуже яблок и груш и здешние землетрясения.
Помню, когда в прошлом году пришли в "Россию" первые известия о землетрясении в Верном, к
нему отнеслись как-то холодно. Верный не Мессина. Из Мессины к нам идут апельсины, в Верном
растут, правда, яблоки, но они к нам не идут; притом в Мессине погибли итальянцы и прехорошенькие
итальянки, тут киргизы, казаки и переселенцы - стоит об этом думать! Только настойчивые телеграммы
генерала Фольбаума, отзывчивое на человеческое горе и нужду сердце Матери народа русского -
Государыни Императрицы Александры Федоровны, ставшей во главе Комитета для сбора
пожертвований, сделали то, что нужда погашена, сироты нашли приют, вдовы - прокормление,
потерявшие все имущество в чужом краю - возмещение убытков. Но осталось в Верном то, чего нельзя
было залечить никакими денежными пособиями, никаким участием, - это нравственный удар, это трепет
перед непонятным, это мистический ужас повторения пережитого.
Просматривая описания Верненского землетрясения в декабре 1910 года и январе 1911 года,
видишь отрывочные заметки, ничего цельного, а потому, быть может, на "Россию" оно и не произвело
такого впечатления, как землетрясение в Мессине. Там сразу рушились многоэтажные дома, там почва
уходила из-под ног и в одном месте на маленьком пространстве земли гибли тысячи людей и
разрушалась многовековая культура. Здесь постепенно расшатывались и падали маленькие жалкие
домики, смазанные из глины, - "ласточкины гнезда", и гибла только грязная киргизская беднота,
застигнутая врасплох под своими толстыми земляными крышами.
Когда проезжаешь Верный днем и видишь широкую улицу, упирающуюся в высокий снеговой
хребет, серебряные вершины которого, искрясь перламутром, тонут в прозрачной синеве бездонного
неба; когда по сторонам задумчиво шумят желтеющие тополя, раскидистые карагачи городского сада и
тихо журчат вдоль них прозрачные арыки, невольно говоришь - "это город, пострадавший от
землетрясения? Полно, точно ли? Какой громадный розовато-голубой, приветливый и яркий стоит собор!
Как же не рухнула эта кирпичная громада? А прочные "ряды" торговых лавок? А местный "Мюр и
Мерилиз" - магазин Шахворостова с его каменными стенами? Дом военного губернатора? А приют, а эти
громадные стройные тополя и карагачи? Какое же это землетрясение?
Но вот большой дом с пробитою брешью в стене обратил ваше внимание: окна разбились,
оконные переплеты поломаны; за осыпавшеюся штукатуркой видны осыпавшиеся кирпичи... там дальше
раздался и осыпался земляной забор; здесь балки подпирают стену дома, выпятившуюся наружу; там
полдома стоит с облупившеюся штукатуркой. Что-то было, и это что-то, очевидно, было ужасно.
Девять месяцев прошло с того дня, и Верный живет, прислушиваясь к земле, к тому, что делается
Стр.1