Пётр Николаевич Краснов
На внутреннем фронте
Текст публикуется по изданию:
Архив русской революции / Изд. И.В.Гессен.
Берлин, 1921, т.1., с.97-190.
I. Первые признаки разложения российской армии.
В апреле 1917 г. 2-ю Сводную казачью дивизию, которой я командовал около двух лет и с
которой был почти все время в боях, сменила на позиции под Пинском 172-я пехотная дивизия, и ее
отвели в тыл, на отдых. Я тогда же решил подать рапорт об увольнении меня в отставку. Новые порядки,
введенные Временным Правительством, отсутствие какой бы то ни было власти у начальников, передача
в руки комитетов всех полковых дел быстро расшатывали армию. Пока дивизия стояла на позиции в
непосредственной близости к неприятелю, она держалась. Наряд исполнялся правильно, офицеров
слушались, форму одежды соблюдали. 10 апреля к нам в дивизию приезжал кн. Павел Долгоруков, член
к.-д. партии. Он смотрел собранную для этого случая Донскую бригаду - 16-й и 17-й Донские полки - и
сказал весьма патриотическую речь. На речь отвечали я и ген. Черячукин, а затем один урядник 16-го
полка, который от имени казаков клялся, что казачество не положит оружия и будет драться до
последнего казака с немцами, - до общего мира в полном согласии с союзниками. Кн. Павел Долгоруков
ездил со мною в окопы, занятые пластунским дивизионом. Он присутствовал при смене пластунов с
боевого участка, видел их жизнь в окопах и был поражен их выправкою, чистотою одежды,
молодцеватыми ответами и знанием своего дела. Все это он мне высказал в самой лестной форме и
потом задумчиво добавил: - "Если бы это было так во всей армии!.." - "А что?" - спросил я. Мы на
позиции были далеки от жизни. В гости к нам никто не приезжал, письма политики не касались, газеты
были старые. Мы верили, что великая бескровная революция прошла, что Временное Правительство
идет быстрыми шагами к Учредительному Собранию, а Учредительное Собрание - к конституционной
монархии с в. кн. Михаилом Александровичем во главе. На Совет Солдатских и Рабочих Депутатов
смотрели, как на что-то вроде нижней палаты будущего парламента.
- Я видел московский гарнизон, - сказал кн. Долгоруков. - Он ужасен. Никакой дисциплины.
Солдаты открыто торгуют форменною одеждою и дезертируют. Армия вышла из повиновения. Спасти
может только наступление и победа. - "И наступление не спасет, - отвечали, - потому что такая армия
победы не даст".
Я помню, что тогда же меня спросили, как я смотрю на переход в наступление революционными
войсками, с комитетами во главе. Я ответил, что, как русский человек, я очень хотел бы, чтобы оно
завершилось победою, но, как военному, сорок лет верившему в незыблемость принципов военной
науки, мне будет слишком больно сознавать, что я сорок лет ошибался.
Как только казаки дивизии соприкоснулись с тылом, они начали быстро разлагаться. Начались
митинги с вынесением самых диких резолюций. Требования отклонялись, но казаки сами стали
проводить их в жизнь. Казаки перестали чистить и регулярно кормить лошадей. О каких бы то ни было
занятиях нельзя было и думать. Масса в четыре с лишним тысячи людей, большинство в возрасте от 21
до 30 лет, т. е. крепких, сильных и здоровых, притом не втянутых в ежедневную тяжелую работу,
болтались целыми днями без всякого дела, начинали пьянствовать и безобразничать. Казаки украсились
алыми бантами, вырядились в красные ленты и ни о каком уважении к офицерам не хотели и слышать. -
"Мы сами такие же, как офицеры, - говорили они, - не хуже их".
Потребовать и восстановить дисциплину было невозможно. Все знали, - потому что многие
казаки были этому очевидцами, - что пехота, шедшая на смену кавалерии, шла с громадными
скандалами. Солдаты расстреляли на воздух данные им патроны, а ящики с патронами побросали в реку
Стырь, заявивши, что они воевать не желают и не будут. Один полк был застигнут праздником пасхи на
походе. Солдаты потребовали, чтобы им было устроено разговенье, даны яйца и куличи. Ротные и
полковой комитет бросились по деревням искать яйца и муку, но в разоренном войною Полесье ничего
не нашли. Тогда солдаты постановили расстрелять командира полка за недостаточную к ним
заботливость. Командира полка поставили у дерева и целая рота явилась его расстреливать. Он стоял на
коленях перед солдатами, клялся и божился, что он употребил все усилия, чтобы достать разговенье, и
ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь. Все это осталось
Стр.1