Пётр Николаевич Краснов
Ротный командир Кольдевин
Барабанщик на площадке лестницы у строевой роты пробил "дробь", и шум, крики, возня и говор в
большой и сумрачной "сборной" зале стали стихать. Седьмой класс надел черные ремни с желтыми
патронташами и медными бляхами, разобрал ружья и строился на маршировку. Там басил Александр
Петрович Михневич, рослый "капитуша", поправляя стойку. В шестом скоро затихло - уроки
тригонометрии. Захар Борисович Вулин - шутки плохи. Там уже хрупко стучал по черному аспиду ломкий
мел, выкручивая синусы и косинусы, и кто-то неровным и неуверенным голосом, звонко и громко, так,
что было слышно через стеклянную дверь, объяснял задачу.
Наше параллельное отделение разошлось, было по желтым полированного дерева партам,
притихло,подоставало книги и в ожидании преподавателя подтверживало урок. Кто, не мудрствуя
лукаво,углубился в Иловайского, кто, стремясь блеснуть своими знаниями, разложил "Родную
Старину"Сиповского и подчитывал по ней, добывая "подробности". Зудили зубрилы, заткнув пальцами
уши.
Класс -- в три больших широких окна на Итальянскую, - залит ярким радостным светом. Весеннее
солнце везде: на низких комодах, где хранятся "гимнастерки" и патронташи, на черных досках с
нестертыми алгебраическими уравнениями, на большой карте Европы, на картинках каких-то птиц и
более всего на партах с мальчиками в темно-зеленых мундирах с белыми погонами с желтым вензелем А11.
Оно блестит на примасленных вихрах шаловливого пучеглазого Баума, бросило бронзу на смуглое
лицо Термена и окружило серебристым сиянием белую голову Трендаля.
Преподавателя нет. Дежурный в белом кушаке третий раз откашливается, собираясь рапортовать.
Он выглядывает в сумрачный, в тени, зал и смотрит через него на парадную лестницу. На лестнице солнце
прочертило косые золотые дороги, и все кажется, там непостижимо прекрасным. В открытое окно
вливается сладкий весенний воздух и слышится медленный барабанный бой со двора и бас Михневича:
"Левой... левой... покойней руку..."
На задней скамейке бледный и длинный Романченко достал из черного плоского футляра флейту и
под сурдинку протверживает свою партию: следующий час ему играть в оркестре. За ним Гладков с
Леном дуются в "крестики и нолики", а рядом рыжеватый Лорберг углубился в чтение французского
романа "Запретный плод".
Звуки флейты становятся громче. Голоса нарастают. Баум пустил бумажную стрелу и она, плавно
пролетев по воздуху, ударила в висок Никифорова. Ссора готова. Два раза в класс заглядывал дежурный
воспитатель Сергей Васильевич Коноплев.
- Господа. Потише. Мешаете заниматься.
Прошло пять... потом десять минут...
У тех, кто стоял на очереди вызова, светлели лица. Книги закрывались. Усталые глаза отрывались
от слишком знакомых страниц. Таблица хронологии свертывалась. Еще Михачев последний раз напомнил
мне:
- Если что... По ручному телеграфу... Тысячи не надо. Первые пальцы столетие, второй раз десятки
и третьи единицы. Только быстро... Я разберу... Меня сегодня... наверно.
И тяжело вздохнул.
По залу легкий звон прибитых к каблукам маленьких сапог шпор... Ротный командир...
Кольдевин...
Он вошел спокойно и уверенно в затихший и вытянувшийся у своих мест класс. Он выслушал
внимательно рапорт и подошел к полированному столу.
- Садитесь, господа.
С легким шорохом двадцать три мальчика уселись за парты. В полную тишину доносится в
открытую дверь барабанный беглый бой и шарканье носков по асфальту. Из соседнего класса слышно,
как, совсем запутавшись, тот же звонкий голос что-то отрывочно выкрикивает... Верная единица...
У Николая Федоровича Кольдевина седеющая черная борода небольшой лопатой, редеющие
волосы с небольшим "коком" над виском "на пробор", нос картошкой и загорелое лицо. Голос с приятной
хрипотцой. Он в длиннополом сюртуке и, как всегда, при шашке. На груди, в петлице Владимир с мечами.
Этот Владимир с мечами -- его обаяние над нами. Его слава. Он лейб-егерь, участник русскотурецкой
войны. Сражался под Горным Дубняком...
- Михаила Александровича Андриянова не будет. Он нездоров, - говорит Кольдевин. - Сидите
смирно. Занимайтесь своими делами.
Все так просто, верно и естественно, но у него, в его мягкой хрипотце, с его Владимиром это
Стр.1