В. Г. Короленко
Памяти Белинского
Собрание сочинений. Том 5.
Литературно-критические статьи и воспоминания.
Библиотека "Огонек". Изд-во "Правда". Москва, 1953.
OCR Ловецкая Т.Ю.
В нынешнем месяце истекает ровно пятьдесят лет со дня смерти Виссариона Григорьевича
Белинского. Прошло полвека с тех пор, как перестало биться одно из самых чутких сердец и угас самый
подвижной, беспокойный, пламенный ум, страстно, мучительно и искренно искавший истины, никогда
не боявшийся расстаться с тем, что он признавал заблуждением, и пуститься в новый путь для новых
исканий. Полвека! Это, как известно, более, чем средняя продолжительность жизни. Как мало осталось
людей, которые жили и думали одновременно с Белинским! Как много родившихся в год его смерти
тоже сошли уже со сцены! Целая человеческая жизнь, целое поколение, масса жизней, своего рода
биологический пласт залег между последним вздохом Белинского и настоящей минутой, когда,
благодаря этому юбилею, его образ оживает в нашем воспоминании. И, однако, оживает светлый и
ясный, как будто ничто не отделяло нас от него, как будто он жил с нами все время, не переставая
стремиться и пламенеть, спорить и отрекаться, как во время своей недолгой жизни.
Да, пятьдесят лет много времени. Мы давно уже не читаем большинства из тех книг, которые
разбирал Белинский, о многих только и знаем потому, что их Белинский разбирал. Нужно сказать
правду: часть его собственных писаний отошла уже в область истории литературы, многие страницы его
сочинений читаются все реже той массой публики, для которой главным образом и назначены книги, и
тревожатся чаще рукой специалистов-историков. Но эти же пятьдесят лет показали ясно, что для
сочинений Белинского в целом уже не будет смерти в обычном значении этого слова. Некоторые из них
останутся всегда живыми, как и те творения, которым они были посвящены, которые они объяснили и
осветили раз навсегда. "Нет, весь я не умру", -- мог бы сказать Белинский вместе с великим поэтом, и
пока будет звучать русская речь, до тех пор, наряду с именами Пушкина, Лермонтова и Гоголя, каждое
новое поколение будет вновь и вновь слышать имя Виссариона Белинского и перечитывать его
пророческие страницы.
Но и помимо этой формы посмертной жизни писателя в умах последующих поколений, помимо
существования его книг, возобновляемого в целом или частью на печатном станке, -- есть еще другие
формы этой жизни. Мы не говорим уже о том, что в каждом новом творении литературы, в каждой
живой статье, стихотворении, рассказе и философском трактате, во всем этом многоголосом хоре,
который мы называем своей литературой, -- возобновляются и звучат давно смолкшие голоса и оживают
давно угасшие мысли людей, думавших и писавших ранее, "их же имена ты, господи, веси!" Это все-таки
мы называем смертью. Ведь и над каждой могилой зарождается новая жизнь -- в аромате цветка, в
колыхании травы, в шопоте буйной листвы намогильного дерева мы слышим веяние жизни, истлевшей
под могильным дерном, растворившейся безлично, но не бесследно в общем никогда не
останавливающемся жизненном потоке.
Белинский живет для нас, будет жить всегда не только этой безличной жизнью. Кроме той массы
идей, которые он в течение своей недолгой карьеры пустил в обращение, которыми мы и за нами наши
дети будут пользоваться, не всегда даже связывая их с первоисточником, -- кроме стольких-то печатных
томов и страниц, Белинский завещал нам еще цельный, живой образ, который останется навсегда, наряду
с лучшими созданиями гениальнейших поэтов.
Этот образ -- он сам, с его страстною жаждой истины, с его исканиями и искренностью.
Искренность была главная черта Белинского, и притом искренность в лучшем, самом глубоком
значении этого слова. Знаете ли вы, что такое искренность, -- спрашивал, помнится, Помяловский. Это то
свойство человека, когда он не способен к тени обмана, не только перед другими, но и перед самим
собою. Мы так склонны держать истину, всю истину, в собственном обладании, мы так рады этому
обладанию, что готовы пожертвовать многим для того, чтобы не расстаться со своей уверенностью,
порой даже с ее иллюзией. Как часто случается, что человек уверяет себя и других, что он обладает
истиной, когда она давно уже подточена в его душе темными сомнениями, как часто мы продолжаем
курить фимиамы перед алтарями, которые давно уже покинуты божеством, или начинаем курить их
перед такими, где божества никогда не было. Нет, -- чутко прислушиваться к голосу, хотя бы самому
тихому, самому робкому голосу сомнения, не заглушать его в темных углах души, а вызвать из этой
Стр.1