В. Г. Короленко
Символ
"Наше наследие", 1989, No 2
Публикация, предисловие и комментарии Т. Н.Жуковской
OCR Бычков М. Н.
- Не хотите ли пройти в церковь? - спросил у меня Зимин.
Со двора несся к нам надтреснутый звон колокола тюремной церкви. Была суббота. В мастерских
кое-кто прекратил работу, но вообще не видно было, чтобы к вечерне собирались многие. Я пошел
вместе с Зиминым и Кепарским.
Миновав несколько коридоров и поднявшись во второй этаж, Зимин отпер небольшую дверь на
блоке, и мы вошли в какую-то конурку, заменявшую передний притвор. Церковь находилась в середине,
в здании, соединявшем два корпуса; с двух сторон в нее входили из двух корпусов арестанты. Средний
ход предоставлялся публике, входившей со двора в средние двери.
Из переднего отделения мы вошли в боковое отделение самого храма. Это было длинное,
довольно высокое и просторное помещение, но оно разделялось саженными темными перегородками на
три части. По бокам, за решетками, стояли арестанты; они же помещались сзади на хорах; в среднем
отделении стояла остальная публика. Решетки доходили вплоть до солеи и у ее ступеней заворачивались
под углом решетчатой же дверцей. Таким образом, и здесь мы были с четырех сторон охвачены
оградой...
Когда мы вошли, церковь была еще почти совершенно пуста. Молодой арестантик в чистеньком
халате, в белых чистых подвертках, изящно обернутых ремешками, в вычищенных ваксой "котах", ходил
у иконостаса, зажигая свечки. Каждый раз, когда он поворачивался к публике спиной, на ней сверкал
новенький желтый туз и какие-то буквы.
По лицу это был еще очень молодой человек, почти мальчик. Он ходил, как-то слегка
сгорбившись, наклонив голову, как всегда ходят в церкви люди, обремененные наплывом благоговейных
ощущений.
Ступал он тихо и каждый раз, установив свечку, истово и с расстановкой крестился. От Зимина я
узнал, что это был тюремный поэт, с произведениями которого читатель уже отчасти знаком. Он был
искренне набожен и в длиннейшем послании к некоторым девицам из арестанток (посланий, от которых
я избавляю читателя - хотя они и находятся у меня в руках) внушал им, что посылать секретно поцелуи и
записки человеку, прислуживающему во время богослужения, - несогласно с правилами истинного
благочестия.
Какой-то еще незнакомый мне арестант, с строгими чертами лица и с очками на глазах - ровным
и "проникнутым голосом" читал псалтырь. Этот голос, звучавший размеренно и строго, без повышений и
понижений, наполнял пустой храм, отдавался в углах над хорами и проникал в душу привычными с
детства впечатлениями вечерней службы...
Последние лучи солнца проникали в окна золотыми полосками, в которых тихо колебались пыль
и синеватая дымка от ладана. По временам чьи-нибудь шаги скрипели и смолкали, и опять в церкви
стоял только ровный голос чтеца, да еще какой-то шорох, шепот чьей-то молитвы.
Я еще в первый раз был в тюремной церкви, да и вообще в церкви не был уже давно, и теперь на
меня ее тишина и спокойствие и ровные звуки начинавшейся службы подействовали особенным
образом. Опять, как в то утро после моих снов, мое сознание двоилось и не могло слить в одно целое
воспринимаемых ощущений. С одной стороны, в душу веяло привычным спокойствием. Вспоминались
наша светлая гимназическая церковь и вечернее солнце, глядевшее, как и теперь, в ее окна косыми
золотыми лучами, шелест каштанов в саду и тихое чириканье воробьев, собирающихся на покой в кустах
сирени... И тихий мир, точно веяние невидимых крыльев ангела, касался разнеженной души кроткими
воспоминаниями детски-чистой и возвышенной веры...
Но тотчас же разнеженный взгляд падал на эти решетки кругом... Слух поражало тяжелое
треньканье кандалов на хорах, и на одеждах людей, пришедших молиться, я видел клеймо позора. Когда
же поэт-причетник открыл левую дверь иконостаса, - я увидел за алтарем в большом окне - распятие...
Стр.1