В последние годы он уже ни с кем не разговаривал, а
только громко молился или читал старую славянскую библию. <...> Лозинский Осип был, кажется, еще первый, который не пропал и отыскался. <...> В письме было написано, что Лозинский, слава богу, жив и
здоров, работает на "фарме" и, если бог поможет ему так же, как помогал до
сих пор, то надеется скоро и сам стать хозяином. <...> И он, Лозинский, подавал свой голос не хуже
людей, и хоть, правду сказать, сделалось не так, как они хотели со своим
хозяином, а все-таки ему понравилось и то, что человека, как бы то ни было,
спросили. <...> А это, конечно, значит, что Лозинский ушел в свет не напрасно
и что в свете можно-таки разыскать свою долю... <...> Без мужа мало ли беды, -- не видела проходу хотя бы и от этого
самого писаря, а на духу приходилось признаваться, что и "враг" не оставлял
ее в покое. <...> Один приходился ей близким человеком: это был ее брат, Матвей Дышло,
родной правнук Лозинского-Шуляка, бывшего гайдамака, -- человек огромного
роста, в плечах сажень, руки, как грабли, голова белокурая, курчавая,
величиною с добрый котел, -- настоящий медведь из пуши. <...> Женат
он еще не был, изба у него была плохая, а земли столько, что если лечь
такому огромному человеку поперек полосы, то ноги уже окажутся на чужой
земле. <...> У него была старая дедовская библия,
которую он любил читать, и часто думал что-то про себя стыдливо и печально. <...> Дыма был сухощав, говорлив, подвижен, волосы у него торчали щетиной,
глаза бегали и блестели, язык имел быстрый, находчивый, усы носил длинные,
по-казачьи -- книзу. <...> -- Да где же тебе, Матвей, -- говорили приятели, -- в такую даль
забираться? <...> А пароходик уже свистнул два раза жалобно и тонко, и черный дым
пыхнул из его трубы в сырой воздух, -- видно, что сейчас уходить хочет, а
пока лозищане оглядывались, -- раздался и третий свисток, и
что-то
заклокотало под ногами так сильно, что наши даже вздрогнули и невольно
подались назад. <...> Дыма, конечно, схитрил, называя себя родным братом Лозинской, да какая
уж там <...>
Без_языка.pdf
Владимир Галактионович Короленко. Без языка
(Рассказ)
I
На моей родине, в Волынской губернии, в той ее части, где холмистые
отроги Карпатских гор переходят постепенно в болотистые равнины Полесья,
есть небольшое местечко, которое я назову Хлебно. С северо-запада оно
прикрыто небольшой возвышенностью. На юго-восток от него раскинулась
обширная равнина, вся покрытая нивами, на горизонте переходящими в синие
полосы еще уцелевших лесов. Там и сям, особенно под лучами заходящего
солнца,
сверкают широкие озера,
между которыми змеятся узенькие,
пересыхающие на лето речушки.
Сторона спокойная, тихая, немного даже сонная. Местечко похоже более на
село, чем на город, но когда-то оно знало если не лучшие, то, во всяком
случае, менее дремотные дни. На возвышенности сохранились еще следы земляных
окопов, на которых теперь колышется трава, и пастух старается передать ее
шепот на своей нехитрой дудке, пока общественное стадо мирно пасется в тени
полузасыпанных рвов...
Невдалеке от этого местечка, над извилистой речушкой, стоял, а может
быть, и теперь еще стоит, небольшой поселок. Речка от лозы, обильно растущей
на ее берегах, получила название Лозовой; от речки поселок
назван Лозищами, а уже от поселка жители все сплошь носят фамилии
Лозинских. А чтобы точнее различить друг друга, то Лозинские к общей фамилии
прибавляли прозвища: были Лозинские птицы и звери, одного звали Мазницей,
другого Колесом, третьего даже Голенищем...
Трудно сказать, когда этот поселок засел под самым боком у города. Было
это еще в те времена, когда на валах виднелись пушки, а пушкари у них
постоянно сменялись: то стояли с фитилями поляки, в своих пестрых кунтушах,
а казаки и "голота" подымали кругом пыль, облегая город... то, наоборот, из
пушек палили казаки, а польские отряды кидались на окопы. Говорили, будто
Лозинские были когда-то "реестровыми" казаками и получили разные привилегии
от польских королей. Ходили даже слухи, будто они были когда-то и за что-то
пожалованы дворянством.
Все это, однако, давно забылось. В шестидесятых годах умер столетний
старик Лозинский-Шуляк. В последние годы он уже ни с кем не разговаривал, а
только громко молился или читал старую славянскую библию. Но люди еще
помнили, как он рассказывал о прежних годах, о Запорожьи, о гайдамаках, о
том, как и он уходил на Днепр и потом с ватажками нападал на Хлебно и на
Клевань, и как осажденные в горящей избе гайдамаки стреляли из окон, пока от
жара не лопались у них глаза и не взрывались сами собой пороховницы. И
старик сверкал дикими потухающими глазами и говорил: "Гей-гей! Было когда-то
наше время... Была у нас свобода!.." А лозищане -- уже третье или четвертое
поколенье, -- слушая эти странные рассказы, крестились и говорили: "А то ж
не дай господи боже!"
Сами они давно уже запахали в землю все привилегии и жили под самым
местечком ни мужиками, ни мещанами. Говорили как будто по-малорусски, но на
особом волынском наречии, с примесью польских и русских слов, исповедовали
когда-то греко-униатскую веру, а потом, после некоторых замешательств, были
причислены к православному приходу, а старая церковка была закрыта и
постепенно развалилась... Пахали землю, ходили в белых и серых свитах, с
синими или красными поясами, штаны носили широкие, шапки бараньи. И хотя,
может быть, были беднее своих соседей, но все же смутная память о каком-то
лучшем прошлом держалась под соломенными стрехами лозищанских хат. Ходили
лозищане чище крестьян, были почти все грамотны по церковному, и об них
говорили, что они держат себя слишком гордо. Правда, это очень трудно было
бы заметить постороннему, потому что при встрече с господами или начальством
они так же торопливо сворачивали с дороги, так же низко кланялись и так же
иной раз целовали смиренно господские руки. Но все-таки было что-то, и
опытные люди что-то замечали. О лозищанах говорили, что они что-то
вспоминают, о чем-то воображают и чем-то недовольны. Действительно, на
обычные вопросы при встречах: "как себе живете" или "как вам бог помогает"
-- лозищане, вместо "слава богу", только махали рукой и говорили:
"А, какая там жизнь!" или: "Живем, как горох при дороге!" А иные
Стр.1