В. Ф. Ходасевич
О смерти Поплавского
Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии.
Литературная критика 1922--1939. --М.: Согласие, 1996.
OCR Бычков М. Н.
Смерть Бориса Поплавского -- не просто утрата молодого, еще не осуществившего всех своих
возможностей, но, бесспорно, одаренного поэта. К несчастью, это событие горестно и повелительно
заставляет еще раз вернуться к темам, которых уже приходилось касаться на этих страницах.
Борис Поплавский умер случайно: от слишком большой дозы недоброкачественного
наркотического вещества. Доза могла быть меньше, вещество могло быть лучше -- Поплавский остался бы
жив. Таково общее мнение. От некоторых друзей покойного, хорошо осведомленных в его жизни и
настроениях, я слышал, что, может быть, дело было и не совсем так, что Поплавский умер по своей воле.
Возможно и то, что чужое отчаяние нашло в нем слишком глубокий отклик и он дал себя увести из жизни.
Допустим, однако, что самоубийства действительно не было, что во всем виновата роковая случайность.
И все-таки, если заглянуть хоть немного глубже, становится ясна ужасная внутренняя неслучайность
этого несчастья, как будто случайного. Быть может, случайно даже то, что оно произошло именно в
такой-то день и час, именно с Поплавским, из-за проклятого героина. Но совсем не случайно то, что оно
вообще произошло в молодой литературной среде, в среде эмигрантского Монпарнасса. Чего-то в этом
роде, какой-то вообще катастрофы, не только можно, но и нужно было ждать. Те, кто, быть может, помнят
некоторые мои статьи (например -- "Подвиг", "Литература в изгнании", "Жалость и "жалость""),
благоволят припомнить и то, что на возможность катастроф я не раз намекал, порою довольно прозрачно.
Не говорил прямо единственно потому, что боялся кого-нибудь на что-нибудь подтолкнуть.
Прискорбнее всего то, что не было нужды ни в какой дальновидности для того, чтобы говорить о
воздухе распада и катастрофы, которым дышит, отчасти даже и упивается, молодая наша словесность. Об
этом воздухе писал и Г. В. Адамович в нашем недавнем споре. Разница была только в том, что мы этот
воздух по-разному оценивали.
К существу спора я сейчас не хочу возвращаться. Над еще не засыпанной могилой Поплавского не
хочу говорить о том, что ложно и гибельно в умонастроениях Монпарнасса, им разделявшихся и даже
отчасти именно им создававшихся. Правда, если бы даже и коснулся я этого предмета, я бы отнюдь не
осуждал Поплавского, я бы только указал на ошибочность внутреннего пути, которым он шел и которым
идут многие из его товарищей. Но и такие указания прозвучали бы спором, сейчас ни с какой стороны не
уместным.
Этого мало. Пусть монпарнассные веяния ложны и гибельны (от этого взгляда своего я и сейчас не
могу отказаться, смерть Поплавского меня даже еще более в том укрепляет); пусть, таким образом,
очутился Поплавский жертвою внутренних своих (и не только своих) заблуждений. Но беда в том, что
далеко не одни эти заблуждения были причиною его гибели. Тут чрезвычайно большую роль сыграли
обстоятельства, в которых ни Поплавский, ни его друзья никак не повинны. Этих-то вот обстоятельств я и
намерен еще раз коснуться, потому что бессовестно было бы их не замечать или молчать о них, а еще
потому, что не только заблуждения идейные, но и эти самые обстоятельства играют важную роль в том
всеобщем отчаянии, которым охвачены молодые слои эмигрантской литературы. Отсутствие веры в
жизнь, в себя, в самое творчество (и не только в это) лишь отчасти составляет собственную вину
молодежи. В не меньшей, а может быть, и в еще большей степени на путь безверия и отчаяния толкают ее
силы внешние, лежащие за пределами Монпарнасса. Я разумею то поразительное равнодушие, которое
проявляет эмиграция к своей молодой словесности.
Начать с представителей старшей литературы. Между ними и молодым поколением вовсе не было
и нет той принципиальной вражды, которая нередко разделяет "отцов" и "детей" и почти всегда приносит
даже известную пользу если не "отцам", то "детям". С самого начала молодежь наша по отношению к
старшим повела себя не только почтительно, но и любовно -- как пример приведу трогательное
предисловие редакции к первому выпуску "Нового Дома". Что же она получила в ответ? Отнюдь не
вражду, но нечто гораздо более тяжкое: величественное незамечание, оскорбительное невнимание. За
самыми немногими исключениями, литературные олимпийцы наши (в особенности -- подавляющее,
задающее тон большинство их, которое только корчит из себя богов, не имея на то никакого права) не
Стр.1