"Вьюга"
(Из цикла "Книги и люди")
Серия "Литература русской эмиграции"
Иван Лукаш; Сочинения в двух книгах; кн. 2 "Бедная любовь Мусоргского"
Москва; НПК "Интелвак"; 2000
OCR и вычитка: Давид Титиевский, июль 2008 г., Хайфа
Библиотека Александра Белоусенко
Первое, важнейшее различие между ученичеством и подражанием заключается в том, что ученик
заимствует у учителя лишь общие принципы его творчества, в то время как подражатель прежде всего
старается перенять индивидуальные черты того, кому подражает. Ученичество дает известный опыт и
навык, но оставляет полную свободу для самостоятельного развития. Наоборот, подражательство,
ведущее к ненужному (и в полноте недостижимому) повторению уже существующей художественной
индивидуальности, ограничивает возможности подражателя, закрывает перед ним путь к развитию.
Учась, молодой писатель постепенно находит себя; подражая -- утрачивает, и тем безнадежнее, чем
совершенней удается ему подражать.
Так обстоит дело в теории. На практике чистое ученичество и чистое подражательство
встречаются не часто. Подражать легче, нежели учиться. Поэтому абсолютных подражателей встречать
приходится. Но ученика, даже самого даровитого, который бы никогда ни в чем не упал до подражания
своему учителю или учителям, вряд ли можно указать. Подражательство в этих случаях есть лишь
неумелое ученичество. Более или менее отчетливые следы подражания мы находим едва ли не у всех
писателей, не исключая гениальных. Однако оно у них встречается только в раннем литературном
возрасте. Подражательство есть детская болезнь, вроде кори, через которую почти неизбежно проходят
не только отдельные писатели, но и целые национальные литературы.
Ученичество наступает обычно вслед за подражательством. Его можно уподобить периоду
юношеского созревания с тою разницею, впрочем, что у настоящего, значительного писателя, никогда не
останавливающегося на достигнутом, не склонного "почить на лаврах", оно в известном смысле и в
известной степени затягивается на всю жизнь. Оно переходит в развитие данных собственного опыта,
как бы в самостоятельные лабораторные исследования, то есть, можно сказать, становится учением у
самого себя. Но оно и теперь еще может воспринимать данные чужого опыта, лишь подвергая их более
самостоятельной обработке. В этом случае мы имеем дело с третьей формой литературной
преемственности, с тем, что только и следовало называть влиянием. Обычно понятия ученичества и
влияния смешиваются, чего, впрочем, нельзя ставить ни критикам, ни историкам литературы в большую
вину, ибо на практике слишком часто бывает трудно определить, где кончается ученичество и
начинается влияние.
Так, например, у Пушкина мы отчетливо видим подражание так называемой легкой французской
поэзии в ранних лицейских стихах. Батюшкову -- там же, Вольтеру -- в "Монахе", Державину -- в
"Воспоминаниях в Царском Селе"; ученичество у Жуковского столь же приметно в "Руслане и
Людмиле"; учеником Шекспира Пушкин еще является в "Борисе Годунове", но шекспировское влияние
ощущается во всем его последующем творчестве, затрагивая произведения, написанные не в
драматической форме: шекспировским духом глубоко проникнута "Полтава", есть он и в "Медном
всаднике" и даже в "Пиковой даме"; в маленьких трагедиях влияние Кольриджа и Вильсона соперничают
с влиянием Шекспира.
Всякая литературная преемственность, вне которой ничто уже не существует, может быть с той
или иной степенью точности расчленена на отдельные моменты ученичества или влияния. Не существует
писателей, у которых не было бы литературных предков. Найти этих предков, установить характер и
степень наследственности -- значит весьма много уяснить в писателе, определить характер его самого.
Поскольку, однако же, каждая литературная индивидуальность самостоятельна, неповторима, -постольку
важно установить одновременно не только черты сходства писателя с его предками, но и
черты различия.
В новом, только что изданном романе И.С. Лукаша "Вьюга" кажутся мне заметными лица двух
таких предков. Между собой эти предки сильно разнятся и внутренним весом, и качеством, и объемом
дарований. Соответственно различествуют и воздействия, оказанные ими на Лукаша. Предки эти -Достоевский
и Лесков. Относительно первого я сказал бы, что на Лукаша им оказано значительное
влияние, но не столько литературного, сколько душевного порядка. По Достоевскому Лукаш не пишет,
Стр.1