072 С. Н. Искюль Франция, Россия и тернии Тильзитского «брака» Мир сродни браку, который зависит от обоюдного соединения желаний. <...> Наполеон (1816) Принимая у себя во дворце в начале 1812 г. еще находившегося тогда не у дел Ф. В. Ростопчина, одного из видных «старых русских», Александр I «долго говорил о своей решимости вести на смерть войну с Наполеоном», выражая надежду на храбрость войск и верность подданных»1 . <...> Уже в феврале 1812 г., когда император старался предусмотреть в дальнейшем развитии событий не только превентивную войну, но и отступление вглубь страны, в разговоре с австрийским посланником графом Иоганном-Францем Сен-Жюльеном он говорил: «Я готов к первым неудачам, и они не смутят меня. <...> . Перед этим, 10 ноября 1811 г., в письме к любимой сестре, с которой был откровенен, если знал, что письмо будет доставлено с надежной оказией, обмолвился: «Мы здесь постоянно настороже, — все в таком напряжении, что военные действия могут произойти в любую минуту»2 Saint-Petersburg Historical Journal N 1 (2015) С. Н. Искюль 151 Как явствует из документов эпохи российско-французского союза, незримое для глаз непосвященных охлаждение обнаружило себя уже в 1808 г., когда Александру I и Наполеону предстояло встретиться в Эрфурте для переговоров о перспективах войны союзников с Австрией. <...> Нарисовав безрадостную картину Европы, стонущей под игом «кровожадного тирана», Мария Феодоровна остановилась на целях, которые, по ее мнению, преследовал Наполеон, называя последнего в своем письме не иначе как «Бонапартом». <...> «Он чувствует, — писала она, — что блеск его могущества начинает меркнуть, он хочет снискать себе нового обаяния в дружбе Императора России; но кумир уже шатается, и самое присутствие и великодушное участие в этом свидании его молодого друга должны послужить ему поддержкой…» По мнению императрицы, Александра I вовлекали в новые переговоры с тем, чтобы «при помощи коварных уловок побудить его против, так сказать, собственной его воли <...>