Нельзя преувеличивать ни размеры, ни возможности этого стихийно возникшего движения духовного сопротивления, но нельзя и полностью не считаться с ним. <...> Владислав Ходасевич Есть поэзия громогласная — не обязательно' пафосная, она просто кричит из-за избытка жизненных сил. из-за сангоиничеекото темперамента, она обращается к широкому кругу зартольцев и поднимает по-языковски пенящиеся чаши с вином или — как у Маяковского — митингует и ораторствует. <...> Но та реальновть, которая является предметом созерцания Ходасевича-поэта — это не непосредственное видение окружающего и самого себя; это — видение мира, насквозь пронизанного поэзией. <...> Не просто мир Иванов Ивановичей и Петров Павловичей, а мир уже преображенный в звучащие медью строфы Державина и оирозраченный гением Пушкина. <...> Державин, Пушкин, Баратынский — вот и затруднишься уже: трудно назвать другие имена: и, во всяком случае, вся русская поэзия после пушкинской плеяды не оставила заметного слада на ведении Ходасевича. <...> Просто — для него Державин и Пушкин — такие же реальности, как и вещественный мир. <...> Для Ходасевича, человека века позитивного и обезбоженнопо, — мир преображен поэзией: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли. <...> » И, вместе с тем, это очень реальный, совсем будничный, очень наш, сегодняшний мир — мир поэзии Ходасевича. <...> Муза Ходасевича не на классических котурнах, хотя он ни на минуту не забывает о правилах классического русского стихосложения девятнадцатого века: Высоких слов она не знает, Но грудь бела и высока. <...> Может быть, нигде Ходасевич не отразился так ярко и полно, как в коротком стихотворении 1937 года: Сквозь уютное солнце апреля — Неуютный такой холодок. <...> » Тут .решительно всё — и всё совершенно: и наш городской пейзаж, и неуютный холодок нашего шумного одиночества — сквозь «уютное солнце апреля», и окутывающая нас «черносерая вздутая туча», и гордое злое сердце сегодняшней отъединенной самости. <...> И всё — неподчеркнуто, всё <...>