Поэзия Инна Кабыш Я пропела В Степанакертском музее На стенах — фотографии убитых, в витринах — пули, сумки, фляжки — быт их, и мамаГаля, наш экскурсовод, нам говорит про маленький народ и про одну его большую душу, про танки, «грады», вертолеты, Шушу. <...> И пришел конец — не застольям, а эпохе целой. <...> Целой жизни — уж какой была, и любви — какая уж досталась. <...> Я б в гробу хрустальном проспала бабий век оставшийся да старость. <...> Мне его вовеки не забыть — как звезда, рубинового цвета. <...> Я снимаю нынче дачу старую, я живу бок о бок с бабТамарою. <...> И эти чучело огородное, и шланг змеящийся, и струя. <...> Больше нет у нас очередей, только эта вот — в дачный ларек: и, казалось бы, столько людей и когда еще выйдет твой срок. <...> Я принесу тебе воды в бутылке из ларька: невелики мои труды, вода моя легка. <...> Ведь ктото матери моей в небесном том краю сейчас дает вот так же: «Пей!» как я тебе даю. <...> Смотрит «Время» нищая старуха, хоть глаза давно уже не те, хоть уже и слышится вполуха: что ей в нем — на финишной черте? <...> » И скинхедов жалко ей, и черных: «Тоже люди», — говорит она. <...> А еще артистов и ученых: тото жизнь, поди, у них трудна. <...> Не клянет погодные прогнозы: «Это нам дожди одна беда, а они, — кивает на березы, — а оно», — на поле у пруда. <...> * * * А с бориславской черешни — старой и толстой, как дуб, мама смотрела нездешне — с ягодкой красной у губ. <...> Мама была молодая — вдвое моложе меня — сверху черешню кидая и за собою маня. <...> Было и страшно, и сладко в небо, где мама, смотреть, и приходила разгадка к старой загадке про смерть: если все выше и прямо, жизни не будет конца — только всегда будет мама. <...> Я пропела Десять лет без права переписки Десять лет без права переписки — вот как я бы это назвала. а стихи — клочки они, огрызки, только чтобы сунуть в глубь стола. <...> И бегут беспомощные строки в глубь стола без права на ответ. <...> 5 * * * Ох, ты глупая голова, голова моя золотая, я <...>