Проза Сергей Соловьев Другая Индия Повесть 1. <...> Даже рожденье, смерть, мать, ребенок… Ему говорю, лицом в подушку, не открывая глаз, на слух подбирая голос. <...> Любушка моя, бедная твоя головушка, разве это ты думаешьговоришь, тер пишь, глядя в мое лицо, ждешь и ждешь? <...> Брат твой, огромен и ладен, тоже с тобой намаялся: ты бы, сестра, выбирала, что ли, себе ориентир впереди, столб, например, или угол дома, и шла бы тогда ровней… Косишься на меня. <...> Ты их прятала дома, а потом, лет пятнадцать спустя, их нашли изумленные брат с отцом, не поверили. <...> Ну здравствуй, здравствуй, еще я увижу, как ты неуклюжа — эквилибристы так не идут по проволоке, как ты пойдешь по тоненькой кромке, там, еще далеко впереди, под Тибетом, в ночном патруле, и егеря за тобой будут едва поспевать… Лежит на своем тюфяке, убитом, тоненьком, как лепешка, буквы разглядывает на страницах, миры сочиняет, а о чем они, буквы, какая разница, это ж всего лишь одна из их аватар — содержание. <...> Лечь во всю жизнь и катить колесо глазами, колесо книги. <...> Знаем мы вас, как вы плохо играете… Давненько не брал я… Так мы втроем и странствуем — днем мы, а он в ночь колесо катит. <...> Петр всегда в голове, а свет в темнице. <...> В лесничестве, после пуджи, под тем необъятным деревом в рукокрылых ночных сорочках? <...> Свами настраивает, как инструмент, японок молоденьких, не звучащих, а потом везет их на юг, списки судеб штудировать, шлифовать карму. <...> Дом, дом, милый дом, — как ты светилась вся, кружась под летящим снегом, подходя к этому голому бесприютному новострою на краю Москвы, где мы снимали однушку с видом на пустырь с канавой, которую ты пела на все лады: Салгир, Салгир! <...> И небо приделал, ивушки усадил у воды… Дом, милый дом. <...> Расписал занавеску тушью — кириллилась, мефодилась на ветру, вперемеж со снегом. <...> А под ней диван пересеченной местности, вместо ножек — книги. <...> Курят чаще всего с местными, по двое, один белый, другой индус <...>