Культурная хроника Алексей Устименко Обвиненные в любви ского ишана1 Навстречу друг другу они вышли из совершенно разного времени. <...> Мудрый суфий Машраб, обвиненный в любви к одной из служанок кашгар Афакаходжи, был изгнан ишаном из собственных учеников и ушел в сорокалетние скитания еще в XVII веке. <...> А торопливый, очевидно, чтобы достичь цели своего ненасытного дви жения, — некий художник Усто Мумин двинулся в путь уже в XX веке. <...> Он еще в европейском измятом костюме возлеживал на деревянных полках трясущегося в Ташкент железнодорожного вагона, а не носил на своем коричневочерном теле халат из легкого бекасама и на голове — парчовую тюбетейку. <...> Немногим одержимым, как виделось это понимающими глазами самого Востока. <...> Разве что — гдето здесь обретающийся другой художник — Александр Волков, пока ему еще не знакомый. <...> Они тянули за собой свое собственное, удивляясь тому, что оно — это собственное — на их взгляд лучшее, более цивилизованное существование, отчегото не приживается в азиатском краю. <...> В большей степени оно было в навязывании самих себя как Алексей Устименко. <...> В измазанной красками майке и пропотевших коротких штанах художник Николаев таскал свой ящик с кистями и красками между дувалами Самарканда, стараясь проникнуть в те неисследованные городские пространства, о которых местный с виду степенный — четыре рваных халата, один на другом — черный цыган АбдуСаттар, делающий свои деньги на Регистане совсем не степенным криком: «Вот с этого места рисовал Верещагин…», — не смог бы сказать что нибудь подобное. <...> Все тот же художник Василий Верещагин, внешне стараясь оставаться осуждающе отстраненным, описывая подобное «ненормальное», по его словам, «явление», всетаки похудожнически явно любуется им: «В батчиплясуны поступают обыкновенно хорошенькие мальчики, начиная лет с восьми, а иногда и более. <...> Тогда во всех концах города слышны — стук бубнов и барабанов, крики и мерные <...>