Федор Михайлович Достоевский. Униженные и оскорбленные
-----------------------------------------------------------------------Права
на этот электронный текст принадлежат Публичной электронной библиотеке
(Евгению Пескину), 1997 год. Разрешено свободное распространение при условии
сохранения
свободное
целостности
источник.
Публичная
использование для
текста (включая
некоммерческих
принадлежащие Евгению Пескину.
WWW: http://www.online.ru/sp/eel/russian
E-mail:eugene@eugene.msk.su
-----------------------------------------------------------------------Роман
в
четырех частях с эпилогом
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
Глава I
Прошлого года, двадцать второго
Электронная Библиотека - товарный знак и
данную информацию). Разрешено
целей
при условии ссылки на
знак обслуживания,
престранное происшествие. Весь этот день я ходил
марта, вечером, со мной случилось
по
городу
день
и искал
себе
квартиру. Старая была очень сыра, а я тогда уже начинал дурно кашлять. Еще с
осени хотел переехать, а дотянул до весны. В целый
я ничего не мог
найти порядочного. Во-первых, хотелось квартиру особенную, не от жильцов, а
во-вторых, хоть одну комнату, но непременно большую, разумеется вместе с тем
и как можно дешевую. Я заметил, что в тесной квартире даже и мыслям тесно. Я
же, когда обдумывал свои будущие повести, всегда любил ходить взад и
по комнате. Кстати: мне всегда приятнее
вперед
было
обдумывать мои
солнца
сочинения и
мечтать, как они у меня напишутся, чем в самом деле писать их, и, право, это
было не от лености. Отчего же?
Еще с утра я чувствовал себя нездоровым, а к закату
даже и очень нехорошо: начиналось что-то вроде лихорадки. К тому же я целый
день был на ногах и устал. К вечеру, перед самыми сумерками, проходил я
Вознесенскому проспекту. Я люблю мартовское солнце
светом. Все
дома
как будто
грязно-зеленые цвета их потеряют на миг всю свою
душой человека!
Но солнечный луч потух; мороз крепчал и
густели; газ блеснул
сумерки
из
мне стало
по
в Петербурге, особенно
закат, разумеется в ясный, морозный вечер. Вся улица вдруг блеснет, облитая
ярким
вдруг засверкают. Серые, желтые и
угрюмость; как будто
на
душе прояснеет, как будто вздрогнешь и кто-то подтолкнет тебя локтем. Новый
взгляд, новые мысли... Удивительно, что может
сделать
начинал
магазинов
один
и лавок.
кондитерской Миллера, я вдруг остановился как вкопанный и стал
ту сторону улицы, как будто предчувствуя, что вот сейчас
со
пощипывать
луч солнца с
за
мной
Поровнявшись с
смотреть
случится
что-то необыкновенное, и в это-то самое мгновение на противоположной стороне
я увидел старика и его собаку. Я очень хорошо помню, что сердце мое сжалось
от какого-то неприятнейшего ощущения и я сам не мог решить, какого рода было
это ощущение.
Я не мистик; в предчувствия и гаданья почти не верю; однако со мною,
всеми, случилось в
как, может быть, и со
жизни
довольно необъяснимых. Например, хоть этот старик: почему при тогдашней моей
встрече с ним, я тотчас почувствовал, что в тот же вечер
мной
что-то не совсем обыденное? Впрочем, я был болен; а болезненные
не
встречал
мы
случится
ощущения
о плиты
я такой
несколько происшествий,
со
почти всегда бывают обманчивы.
Старик своим медленным, слабым шагом, переставляя ноги, как будто
палки, как будто не сгибая их, сгорбившись и слегка ударяя тростью
тротуара, приближался к кондитерской. В жизнь мою
странной, нелепой фигуры. И прежде, до этой встречи, когда
ним у
Миллера, он
сгорбленная
всегда
болезненно
спина, мертвенное
все
поражал
движения
меня. Его
разорванное по швам, изломанная круглая двадцатилетняя
бело-желтых волос;
его,
его обнаженную голову, на которой уцелел, на самом затылке, клочок уже
седых, а
бессмысленно, как будто по заведенной пружине, - все это
делавшиеся
невольно
всякого, встречавшего его в первый раз. Действительно, как-то странно
видеть такого отжившего свой век старика одного, без
круги, всегда
глядели
прямо перед
нос;
на
сходились с
высокий рост,
восьмидесятилетнее лицо, старое пальто,
шляпа, прикрывавшая
не
как-то
поражало
было
присмотра, тем более
что он был похож на сумасшедшего, убежавшего от своих надзирателей. Поражала
меня тоже его необыкновенная худоба: тела на нем почти не было, и как будто
на кости его была наклеена только одна кожа. Большие, но тусклые глаза
вставленные в какие-то синие
его,
собою,
Стр.1