ДОН-АМИНАДО
ПОЕЗД НА ТРЕТЬЕМ ПУТИ
OCR Ю.Н. <...> Можно пережить три войны и три революции, переплыть моря и океаны, пройти, считая время по
десятилетиям, долгий и нелёгкий путь изгнания, усвоить все существующие на свете Avenues и Street'ы, - и чудом сохранить в благодарной памяти татарские, ногайские, российские слова. <...> А на окраине города -- Казённый сад, с высокими украинскими тополями, а под сенью тополей
выщербленные от времени скамейки, и вырезанные на них перочинным ножом дни, месяцы, годы,
вензеля, имена, инициалы, и пронзённые стрелой отлюбившие, перегоревшие, испепелённые сердца. <...> Последним актом мистерии были двойные рамы, которые тут же, чтобы не было щелей,
заклеивали по бокам, и сверху до низу, длинными узкими полосками белой бумаги; вносили со двора
окрепшие за лето фикусы и пальмы в зеленых майоликовых горшках, -- и пролог был кончен. <...> Монтигомо -- Ястребиный Коготь вихрем промчался на неоседланном мустанге, и отравленные
змеиным ядом стрелы, которые, пыхтя и отдуваясь, мы посылали ему вслед, пролетели мимо, не задев
отважного вождя. <...> Прогрессивный "Голос юга", под редакцией Димитрия Степановича Горшкова, впоследствии -члена Государственной Думы. <...> Правду сказать, тирада эта бывала иногда в полном противоречии с шедшим в заключение
спектакля водевилем "Деньщик подвёл", "с пением и танцами, и при участии любимца публики,
известного комика-буфф, Коныча". <...> -- В лунную ночь, в Пасси, кто мог бы быть этот сумасшедший, во всеуслышание
декламирующий, влюблённо и усердно коверкая строфы Ростана, в запомнившемся навсегда переводе
Щепкиной-Куперник?! <...> И новая звезда первой величины, еще даже и не профессор, и приват-доцент Петербургского
университета, но зато никто иной, как сам Павел Николаевич Милюков. <...> Никаких подвигов Саша Джибелли не совершил, ничего такого не изобрёл, не выдумал, никаких
ни военных, ни гражданских доблестей не проявил. <...> А что про Сашу Джибелли друг <...>
Поезд_на_третьем_пути.pdf
ДОН-АМИНАДО
ПОЕЗД НА ТРЕТЬЕМ ПУТИ
OCRЮ.Н.Ш. yu_shard@newmail.ru. Январь 2002 г.
Оригинал здесь: Folio.
"Раутенделейн, где ты?"...
Потонувший колокол. Гергард Гауптман
I
Есть блаженное слово -- провинция, есть чудесное слово -- уезд.
Столицами восторгаются, восхищаются, гордятся.
Умиляет душу только провинция.
Небольшой городок, забытый на географической карте, где-то в степях Новороссии, на берегу
Ингула, преисполняет сердце волнующей нежностью, сладкой болью.
-- Потерянный, невозвращенный рай!
Накрахмаленные абоненты симфонических концертов, воображающие, что они любят и
понимают музыку, церемонно аплодируют прославленным дирижёрам, великим мира сего.
Но в Царствие небесное будут допущены только те, кто не стыдился невольно набежавших слез,
когда под окном играла шарманка, в лиловом бреду изнемогала сирень, а любимейший автор -- его
читали запоем -- был не Жан-Поль Сартр, а Всеволод Гаршин.
II
Держался город на трех китах: Вокзал. Тюрьма.Женская гимназия.
Шестое чувство, которым обладал только уезд, было чувство железной дороги.
В названиях станций и полустанков была своя неизъяснимая поэзия, какой-то особенный ритм,
тайна первого колдовства и великого очарования.
Можно пережить три войны и три революции, переплыть моря и океаны, пройти, считая время по
десятилетиям, долгий и нелёгкий путь изгнания, усвоить все существующие на свете Avenues и Street'ы, -
- и чудом сохранить в благодарной памяти татарские, ногайские, российские слова.
-- Первый звонок на Фастов -- Казатин! Поезд -- на первом пути!
-- Знаменка. Треповка. Корыстовка. Лозовая. Синельниково. Бирзула. Раздельная. Каромыш.
-- "Разлука, ты разлука, чужая сторона"...
В вагонах третьего класса вкусно и нехорошо пахло чем-то сложным и кислым: мокрой овчиной,
чёрным отсыревшим хлебом, мужицким потом и махоркой.
Лица были и сумрачные, и весёлые, бабьи голоса и звонкие, и плаксивые, и кривда и правда
сидели рядом на одной и той же жёсткой деревянной скамейке, невзирая на царский режим и "проклятое
самодержавие"...
А за зеркальными стёклами первого класса мелькали генеральские околыши, внушительные
кокарды; и женская рука в лайковой перчатке еще долго размахивала батистовым платком, и запах
французских духов, которые назывались "Coeur de Jeannette", смешивался с паровозным дымом, и в
сердце было какое-то замирание и трепет.
Раздавался пронзительный свисток машиниста, а начальник станции, в красной фуражке, высоко
и многозначительно подымал свой фонарик, и длинный поезд, огибая водокачку, тюрьму и женскую
гимназию, исчезал за шлагбаумом, в сумерках короткого осеннего дня.
И все это было. И вот ничего и нет. А может быть ничего и не было, и был это только сон, шестое
чувство железной дороги, призраки, тени, запоздалые стихи Александра Блока.
Стр.1