Автор показывает, что фантастика задает формально-содержательные параметры созданных писателем художественных моделей реальности, имеет принципиальное значение в выражении смысла этих произведений. <...> Однако доминирование сатирической цели указывает на главенство сатирического типа условности и его системообразующую функцию в «московских» повестях. <...> В первых социальных миниатюрах — этюдах к большой прозе — писатель активно использует в качестве приема сон, который «чудесным» образом проясняет нелепости действительности. <...> В одном из ранних рассказов «Похождения Чичикова» (1922) М. Булгаков <...> гротескно обыгрывает появление Чичикова в Москве 1920-х гг., используя при этом фантастическое допущение в форме сна. <...> В основе фантастической посылки — своего рода эксперимент по воскрешению Чичикова, которое оказывается возможным благодаря сну — приему, ставшему впоследствии характерным для поэтики М. Булгакова <...> Г.) фантастика в рассказе позволяет читательскому сознанию существовать на пограничье возможного и невозможного. <...> ассоциативными и логическими соответствиями; реальное и фантастическое, оттененные гоголевскими реминисценциями, составляют единое поле для осмысления современности. <...> Невероятным образом в его сознании смешиваются две реальности: волшебник с восхитительным подарком соседствует с обозвавшей его «алкоголиком» и «насекомым» женой Маней, воющими детьми, подозрительным милиционером и прочими жизненными неприятностями [1. <...> Соседскую беседу ведут крысы («Крысиный разговор», 1924), требует медицинскую справку покойник («Приключения покойника», 1924), человеческий голос обретает стенгазета («Приключения стенгазеты», 1925). <...> Уже на раннем этапе социальная фантастика у писателя плодотворно сочетается с иронией, сатирой, стремлением к парадоксу. <...> В рассказе «Багровый остров» (1924), позже переработанном в одноименную пьесу, в кривом зеркале фантастического гротеска отражены смешные, внешне <...>