Н. А. Добролюбов
Повести и рассказы С. Т. Славутинского
Москва. 1860.
Н. А. Добролюбов. Литературная критика
М., ГИХЛ, 1961
OCR Бычков М. Н.
[Лет семь] тому назад была большая мода на повести из простонародного быта, и по этому случаю
глубоких критиков наших занимал тогда вопрос: "Может ли простонародная жизнь быть введена
собственно в литературу, без всякого ущерба для истины, цвета и значения своего?" Один из
глубокомысленнейших тогдашних критиков решил этот вопрос отрицательно на том основании, что
"искусство имеет свои незыблемые правила, сохранение которых рядом с случайным, жестким ходом
жизни -- невозможно; ибо какая есть возможность произвести эстетический эффект и в то же время
целиком выставить быт, мало подчиняющийся вообще эффекту?"1 Воззрение это до сих пор тайком
сохраняется некоторыми и еще недавно выразилось, например, осуждением всех комедий Островского,
как противных условиям искусства и слишком уж близких к жизни. Любопытствующие могут еще долго,
вероятно, любоваться, как это воззрение через неправильные промежутки продолжает прорываться
грязным волканом в "Нашем времени"2. Но что странно до неприличия в наше время, то было очень
простительно семь лет тому назад, и мы вполне оправдываем глубокомысленного критика, вспомнивши о
его затруднительном положении в виду простонародных рассказов того времени.
Нужно вам сказать о происхождении тогдашней страсти к подобным рассказам, чтобы вы удобнее
могли понять, почему мы критика считаем правым и даже весьма проницательным в этом случае.
Семь лет тому назад о крестьянском вопросе не было и помину, следовательно рассказы о жизни
крестьян (разумеется, без всякого отношения к их юридическим правам, или, правильнее сказать,
обязанностям) никого не могли задевать за живое, никому не досаждали. А все другое в то время казалось
очень сомнительным и встречалось [с большим недоброжелательством известною частью публики, от
которой преимущественно зависит процветание русской литературы]. Чтобы никого не раздражать,
русские писатели изобрели было тогда особенный какой-то, даже не средний, а скорее общий род людей,
которых звание, общественное значение, сословные отношения и проч. оставлялись на догадку читателя, а
изображалось только любящее сердце и мечтательное воображение. Но и тут выходила часто неудача.
Изображен, например, в повести герой совершенно без всякого звания, и так искусно, что следов нельзя
найти: не помнящий родства, да и только. Но вздумается же автору заметить в одном месте, что герой
крутил себе ус; а в другом месте сказано, что он в танцах платье у дамы оборвал: сейчас же офицеры и
раздражаются,-- мундир, дескать, наш марают. И неосторожный автор наживает хлопот... В этой-то
крайности и решились наконец к мужикам обратиться; тех, дескать, как хочешь описывай: они не
прочитают, а кто прочитает, так тот не обидится и на свой счет не примет. Зато уж и досталось же бедным
мужичкам! За несколькими писателями, действительно наблюдавшими народную жизнь, потянулись
целые толпы таких сочинителей, которым до народа и дела-то никогда не было, и думушки-то о нем в
голову не приходило, а теперь довелось писать о нем. Говорят, в то время "Сказания русского народа"
Сахарова и "Пословицы" Снегирева поднялись в цене, и даже "Быта русского народа" Терещенка
разошлось несколько экземпляров3. С помощью таких источников из русского народного быта стали
отхватывать драматические представления на манер пословиц Альфреда Мюссе и рассказы в самом
беспримерном роде. Тогда-то обратили на себя общее внимание гг. Данковский, Лазаревский, Мартынов и
многие им подобные. Тогда-то г. Потехин сочинил "Крестьянку", г. Михайлов "Ау" и "Африкана", г. Мей
-- "Кириллыча", тогда-то принялись за изображение простого быта даже такие писатели, которые до того
были насквозь пропитаны духом классической древности или полусветских салонов: так г. Майков
произвел тогда "Дурочку Дуню", а г. Авдеев ухитрился изобресть "Огненного змия"4. Словом,
простонародная повесть точно так же обуяла тогда литературу, как в 1856 и следующих годах
обличительные рассказы о взяточниках. Но разница была в том, что крестьянские повести были настолько
же деликатны, насколько обличения невежливы.
К мужикам тогда приступали с тою же манерою, как и ко всем другим членам общества, то есть
заставляли их постоянно прикидываться не помнящими родства.. Как мужик с своей деревней связан, кем
управляется, какие повинности несет, чей он и как с барином, с управляющим, с окружным или с
исправником ведается -- это вы могли открыть весьма в редких случаях,-- именно, когда попадался вам
Стр.1