Дмитриев М. А. Возражения на разбор "Второго разговора" // Пушкин в прижизненной критике,
1820-1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук; Государственный пушкинский
театральный центр в Санкт-Петербурге. - СПб: Государственный пушкинский театральный центр, 1996. -
С. 178-188.
http://next.feb-web.ru/feb/pushkin/critics/vpk/vpk-178-.htm
M. А. ДМИТРИЕВ
Возражения на разбор "Второго Разговора"
Мы будем рассуждать, хоть логика не в моде.
А. Писарев1.
В заключении моего "Ответа" на статью "О литературных мистификациях" я сказал, что буду
возражать князю Вяземскому в таком только случае, если он вздумает опровергать некоторые пункты,
решенные, по моему мнению, во "Втором разговоре". Сопротивник мой исполнил желание своего
критика; почему считаю обязанностию сдержать данное слово и предлагаю публике мои возражения.
В том же "Ответе" сказано мною, что читатель легко заметит, сколь трудно мне было отвечать на
пиесу князя Вяземского, заключающую в себе не доказательства, а личности; то же должен повторить и
теперь, хотя отчасти по другой причине. В разборе "Второго разговора" князь Вяземский, желая
затруднить своего критика, употребляет не силлогизмы, искусно составленные, и не хитросплетенные
софизмы, но особенную хитрость, а именно: темноту языка, смешение предметов спора, запутанность
периодов и вообще какой-то хаос в расположении и изъяснении, доказывающий непривычку к
искусственному составлению речи. - Хотя князь Вяземский и сравнивает себя с Аяксом, говоря, что
вызвал меня ратоборствовать на дневном свете, однако сам он все еще ратует в потемках. - "Труд будет не
на моей стороне, - говорит он, - а на стороне моих читателей, если будут они иметь терпение следовать за
мною!" - И я совершенно с ним в этом согласен!
Однако приступим к делу. - Князь Вяземский говорит, что он берется не оставить в целости ни
одного из литературных предложений, выставленных во "Втором разговоре", напечатанном в "Вестнике
Европы". - Обещание немаловажное; но мы увидим, исполнил ли он как литератор то, что обещал как
оскорбленный писатель.
1
Первый спорный вопрос состоял в том, настала ли у нас пора истинной классической
литературы! - Упомянув имена Ломоносова, Дмитриева, Карамзина, Озерова и Батюшкова, я сказал, что
самые современники Горация и Виргилия признали бы их произведения классическими. - Князь
Вяземский, выпустив (может быть, ошибкою) имя Карамзина, говорит о прочих, что произведения их не
составляют еще классической литературы; ибо "там только существует литература классическая, где все
ее отрасли достигли до совершенной зрелости". - На сие можно бы отвечать примером, что французская
литература признается в целой Европе за классическую, хотя доселе она не имеет еще совершенной
истории, совершенной оригинальной эпической поэмы; ибо "Генриада" не признается таковою
иностранными учеными критиками2; следственно, и во Франции, не имеющей двух важнейших родов
словесности, не все отрасли оной достигли до совершенной зрелости; однако литература ее вообще
признана классическою. - Из сего примера видно, что положение князя Вяземского не имеет прочного
основания; следовательно, и основанное на нем опровержение моего мнения уничтожается само собою.
При сем случае нахожу приличным открыть князю Вяземскому, отчего суждения его о
классической литературе столь шатки и отчего столь легко опровергать их. - Причина та, что
наименование классический употребляет он не всегда в одном определенном значении. Иногда принимает
оное в смысле совершенства, иногда как противоположное с романтическим. Лагарп в продолжении
всего "Курса" дает сему выражению первое значение; г-жа Сталь в своем сочинении о Германии везде
принимает оное во втором значении3. Оттого происходит, что, употребляя сей термин, оба они наверное
уже знают, о чем говорят. - Различая сии два знаменования, мы находим, что в первом могут составлять
классическую литературу только те произведения, которые отличаются изяществом; во втором и
Стр.1