В. И. Даль
Хмель, сон и явь
Русские повести XIX века 40--50-х годов. Том первый.
М., ГИХЛ, 1952
OCR Бычков М. Н.
Ведаясь промеж собою, в кругу людей, коим уже родом и судьбою назначено жить белоручками,
мы удалены участием своим от жизни чернорабочей. Жизнь простолюдина кажется нам чрезвычайно
однообразною, незанимательною: всем помышлениям указан тесный круг; вечные заботы о насущном
хлебе; нет потребностей, кроме сна и пищи; нет доблести, кроме случайной; есть добродетель, покуда нет
искушения, а нет искушения -- где нет кабака.
Нельзя спорить против этого, нельзя и согласиться безусловно. Человек все один и тот же;
отличается один от другого либо тем, что бог ему даст, -- и этот дар даруется не по сословиям; либо тем,
что приобретешь наукой и образованием, -- и если это собственность высших сословий, то по крайней
мере способность, восприимчивость к тому всюду одинаковая; либо, наконец, отличается один от другого
кафтаном -- и это различие, бесспорно, самое существенное, на котором основано многое.
В малоземельных губерниях наших значительная часть населения зарабатывает хлеб свой на
чужбине и возвращается домой только временно, почти на побывку, принося с собою деньги на хлеб, на
подушное и на другие нужды. В близких от столицы губерниях крестьяне уходят только на лето, а зимою
или бывают в извозе, или занимаются ремеслом, или же, наконец, лежат на печи; но из дальних губерний
работники уходят на два, на три и более года, не только в столицы, но и во все концы царства; симбирцы,
владимирцы, ярославцы строят дома в Уральске, Оренбурге, Омске и Тобольске. Во многих
малоземельных губерниях большая часть господских имений на оброке, мужики ходят по всей России и
одни только старики, бабы и дети сидят дома. Тысячи плотников, столяров, половщиков, каменщиков,
штукатуров, печников, кровельщиков рассыпаются оттуда ежегодно по всей России; крестьяне целыми
селениями держатся по наследству промыслов, к коим привыкли уже деды их. Целые деревни тверитян
или новгородцев бывают летом в Питере штукатурами, а зимою сапожниками; привозят товар свой
каждую весну, когда идут на работу обозами в северную столицу нашу, отдают сапоги нипочем, лишь бы
выручить зимние харчи, и эти-то обозы наполняют знаменитые лавки Щукина двора, где готовые и на вид
порядочные сапоги можно купить за целковый, то есть дешевле, чем в Петербурге обходится самый товар.
Бурлаки и музуры -- судорабочие и матросы, идут вниз по Волге огромными толпами, с сермягою
и котомкою за плечом, с парою запасных лаптей на поясе, с деревянною ложкой, заткнутою на шляпе за
ремень, лычко или бечевку; за пылью и грязью на этих людях больше ничего не видать. Бурлаки
подымают суда на лямках, бечевою, вверх по Волге, отправляясь сперва за этим пеши вниз, и при всем
том народ обходится здесь судохозяевам в работе дешевле быков и лошадей. Вот работа и хлеб для самых
грубых, не искусных ни в каких ремеслах околотков, и вот тот народ, который работает эту конскую
работу, в поте лица, месяц сряду, с тем чтобы, отбыв одну путину, пропить всё в три дня. Не стану
поминать промышленников и дармоедов разных родов, кулаков, которые меняют по деревням разные
припасы, -- кошатников, которые собирают колотковые меха, выменивая у баб кошек на деревянную
посуду, -- разносчиков и ходебщиков, а говоря собственно о ремесленниках, должно упомянуть и о
крестьянских портных, которые ходят зимою по селам и, постукивая в окно, спрашивают: нет ли шитва?
потом рядятся с аршина и с овчины и берут копейки по две, с уговором не пускать уже в эту деревню
других портных -- за что обшивают волостное начальство безденежно, -- а обшив все село, идут далее и
опять стучат посохом в окна. Нижегородские татары, возвращаясь домой под предводительством одного
довольно статного мурзы, называемого всюду по пути князем, покупают на заработанные деньги
башкирских (саратовских), киргизских и калмыцких лошадей, откармливают их путем по ночам воровски
у стогов и скирд и перепродают по дороге с барышом извозчикам и ямщикам.
В этих малоземельных селениях заведено большею частию, что молодой парень должен
заработать наперед известную сумму на отца и семейство свое, потом уже, уплатив года три-четыре
подушное за отца или деда и за малых братьев, идет он работать год или два на себя и женится. Тут не
найдете вы мужика-домоседа, мужика, который не видал бы свету; только разве в больших семействах,
пятериках, семериках, один постоянно остается дома. Может быть, это обстоятельство объясняет сильную
наклонность, всегдашнюю готовность крестьян наших к переселению; едва ли проходит спокойно два-три
Стр.1