М. В.Михайлова
Г. И. Чулков и Вл. Соловьев
Публикуется с разрешения автора
Ранняя публикация здесь: http://www.portal-slovo.ru/philology/37250.php.
Внимание к религиозно-философскому и художественному наследию Вл.Соловьева сохранялось
у Г.И.Чулкова на протяжении всей жизни. Однако ни в его воспоминаниях "Годы странствий",
создававшихся в советскую эпоху, ни в его "Воспоминаниях", писавшихся в 1917 г., мы не обнаружим ни
точной даты знакомства с философией или поэзией автора "Чтений о Богочеловечестве", ни рассказа о
впечатлениях, произведенных чтением книг философа. Это выглядит несколько странным, тем более,
что, вспоминая о "соловьевстве" Блока, он выражает сомнение в том, было ли прочитано поэтомсимволистом
до конца "Оправдание добра" , что ясно говорит о том, что самому Чулкову наверняка был
дорог этот основополагающий труд философа. По всей видимости, знакомство с творчеством Соловьевакритика
и философа произошло у Чулкова еще в гимназии. Не последнюю роль здесь сыграло,
возможно, то, что он имел к Вл. Соловьеву, как сам выразился, "косвенное касание" : брат философа
Михаил Сергеевич Соловьев преподавал в шестой московской классической гимназии, где учился
Чулков. Скорее всего, активный интерес к наследию философа возник после чтения статьи "Особое
чествование Пушкина" и его пародий на брюсовские сборники "Русские символисты". По крайней мере,
именно на эти произведения как важнейшие для его духовного и творческого формирования он
упоминает в мемуарах "Годы странствий", где он также выражает глубокое сожаление, что ему не
удалось познакомиться с Соловьевым лично по причине юных лет до своей ссылки в Сибирь (она
произошла в 1902 г.), а по возвращении он уже не застал ученого в живых. Однако когда в своих
неоконченных, касающихся исключительно детских лет "Воспоминаниях" Чулков останавливается на
откровении своего внутреннего опыта в постижении "личного абсолютного существа", чью
"непрестанную близость" он ощущал постоянно, на "чувстве личности Христа" , которое родилось в нем
довольно рано и которое он пытался опровергать доводами разума, но ни словом не обмолвился о том,
сыграла ли какую бы то ни было роль в этой борьбе философия Соловьева.
Думая о особенностях русского национального духа, он выделяет "своеобразных" русских
мыслителей - Федорова и Соловьева. Метафорикой последнего он часто пользуется. Например, когда
хочет намекнуть на "обманы" истории: "Зарю вечернюю мы иногда принимаем за утреннюю" . Именно
соловьевский "ключ" способен вскрыть нелицеприятный для эпохи подтекст его сборника советского
периода "Вечерние зори" (1924), в котором приведены свидетельства этих "обманов". Однако он
постоянно подчеркивает, что тема "софианства" в душе его возникла "бессознательно" , т.е. "без участия"
В. Соловьева.
Думается, такая "забывчивость" связана с особенностями личности Чулкова, который всегда
стремился доказать самостоятельность своего мышления, независимость от авторитетов. Но даже при
этом он не мог не признать, что уже в его ранних стихах присутствовала "соловьевская тема, с ее
ослепительным светом и с ее мучительными противоречиями" , хотя "геометризм" соловьевской
поэтики ему всегда оставался чужд. Действительно, в первой книге Чулкова "Кремнистый путь" такие
стихотворения, как "О, медиума странный взор ...", "Я молюсь тебе, как солнцу, как сиянью дня", а также
стихотворное переложение "Песни песней" могут быть истолкованы в соловьевском духе. Однако
соловьевских нот в ней не расслышала сестра философа, Поликсена Соловьева, отозвавшаяся на сборник
едва ли не единственной положительной рецензией. Кажется, она даже специально подчеркнула, что в
ней нет "звона великого колокола, зовущего к единению" (имеется в виду идея Всеединства), а многие
стихи окрестила "банальной декадентщиной" . Но, думается, что все же некая близость к идеям
В.Соловьева заставила ее обратить на этот сборник внимание.
Соловьевское настроение, несомненно, владело Чулковым во время написания этих стихов.
Стимулировали же интерес к наследию философа разговоры о нем, которые велись им в Нижнем
Новгороде, где он оказался в 1903-4 гг. после сибирской ссылки и где познакомился с Анной Шмидт,
печатавшей театральные рецензии в той самой газете "Нижегогодский листок", которая приютила на
первых порах и Чулкова. Как отмечал он в мемуарах, поклонница Соловьева "тотчас почувствовала во
мне "своего человека" . Значимость Соловьева для миросознания Чулкова в это время прочитывается и в
том, что он знакомых символистов пропускал через "соловьевскую призму", т.е. свое отношение к ним
измерял их степенью близости к философу. Так, явно не симпатизируя Мережковскому, он признавал,
Стр.1