Максимова АЛГЕБРА И ГАРМОНИЯ Прежде всего — оговорка: сам В.Е.Максимов три своих последних романа („Семь дней творения", „Карантин" и „Прощание из ниоткуда"), может статься, столь слитыми друг с другом и не считает. <...> Но Сюльше всего го229 ворят они присутствием содержащегося в них искусства. <...> Присутствие искусства на страницах „Преступления и наказания" потрясает больше, чем преступление Раскольникова". <...> , когда я прочитал „Семь дней творения", была для меня ошеломительна: впечатление, что встретился с крупнейшим мастером рус230 ской нынешней прозы, как сложилось, так и не оставляет до сих пор. <...> Из „скульптурности" целого, пожалуй, и возникает представление об этих романах как о трилогии — трех сферических срезах, разных диаметров, но центричного совпадения, фактура которых определяется характером авторского творческого проникновения: в мир и историю („Семь дней творения"), в подручное окружение („Карантин"), в самого себя („Прощание из ниоткуда"). <...> Вот, скажем, экспозиция центрального образа романа — Петра Васильевича Лашкова. <...> Эту звучащую и органическую, казалось бы, слиянность героя и окружения, на 12-й странице романа, взрывает первый отступ: в разбитой витрине городского продмага, подле которой собралась толпа, красуется муляж копченого окорока, и зрелище это мгновенно перебрасывает Лашкова в годы его юности. <...> 232 Этот отступ оказывается для старика Лашкова неким „озарением", разрывает „какой-то мертвый круг, из которого долго и безуспешно в поисках выхода тянулась его окольцованная глухотою душа", и, как увидим в дальнейшем, становится как бы символом всей творческой интерпретации этого образа. <...> Экспозиция продолжается, и за замечательным по драматизму и психологической верности эпизодом с дочерью Антониной следует целый ряд „отступов", вводящих в повествование историю женитьбы Петра Лашкова и других спутников его большой и сложной жизни (брат Андрей, Фома Лесков, Воробушкин и др.) <...> . Отступы <...>