Василия Белова принято именовать „деревенским писателем" (в последнее время изобретен и еще один термин - похлеще — „деревенщик".) <...> Ибо подобного рода уточнительные прилагательные неизбежно снижают значение основного слова. <...> Настоящий писатель — а Белов именно таков — всегда писатель просто, не „городской", не „деревенский", не „анималист" и т.п. <...> „Весной в родимом лесу нечаянно быстро приходит та радостно-страшная ночь, когда весь мир и вся вселенная встает на дыбы. <...> Жизнь и земля со всею природой выходят из своих берегов и топят душу в безжалостном счастье. <...> Неяркая вешняя молния сиганула в лесную теплую мглу, и первый трескучий гром чисто и смело прокатился над миром. <...> 183 Страшная тишина томится в лесу после этого грохота. <...> Нет-нет, Белов — вовсе не лесной анахорет и противник цивилизации. <...> Но рациональным соображениям разума он все же предпочитает иррациональные движения души, а суррогату, даже прекрасно подделанному, — подлинное, естественное счастье: „Оно складывалось для меня из лесной свободы, усталости от обычной ходьбы, из ржаного ломтя, из смоляного запаха и гулких ударов шишек об родимую землю. <...> Не узнаешь прелесть ходьбы по лесным тропам, пока досыта не налетаешься на звенящих ТУ с их дурацкими леденцами и пристяжными ремнями. <...> „Стереть грани между' городом и деревней" было решено еще на заре советской власти. <...> Век технического прогресса, правда, увлек власть предержащих более интересными задачами: завоеванием (и слово-то какое приятное!) космоса, стиранием граней между Землей и Луной, и т.п., но все же и деревня забыта не была. <...> Принцип, положенный в основу „стирания граней", был довольно своеобразен, но, тем не менее, вел к цели. <...> Помогла „стиранию граней" и война, победа в которой далась непомерно, неоправданно большой ценой — жизнью десятков миллионов. <...> Продолжило дело „восстановление народного хозяйства", бесчисленные „стройки коммунизма", довершается оно и сейчас: молодежь, правдами и неправдами <...>