Грустная книга Бывают такие книги: в груде временного и больного автор старается подчеркнуть и утвердить вечные, незыблемые, здоровые черты в жизни и этим словно подбодрить, подкрепить не только читателя, но и самого себя. <...> И вместе с тем, оставаясь правдивым, свое повествование автор ведет в таком грустном тоне, что и тон этот, и правдивое изображение убеждают читателя в одном: жизнь безотрадна, а наше время едва ли не безнадежно. <...> Добросовестно изображенная автором правда, а главное его внутреннее ощущение, отразившееся в изображенном, действуют сильнее, чем его попытки «от ума» опровергнуть навеянный им же самим вывод. <...> Полубольной от раны русский эмигрант приезжает из Африки, со службы у арабского царька, во Францию. <...> Новые, но опять чужие места, маленькие, в общем не плохие, но тоже очень чужие люди — одиночество, тоска. <...> Русское общество — то безнадежных «политиков», с разговорами на давно говоренные и переговоренные темы, однако общество еще с претензиями на что-то; то других, более интересных, культурных, хороших, но от которых веет каким-то угасанием или прозябанием. <...> Жизнь в берлоге мансарды, упорная работа, встреча с когда-то любимой девушкой, давно вышедшей замуж за другого, болезнь — за героем трогательно ухаживают окружающие его хорошие друзья. <...> Париж, 1951. ко оценена авиационной фирмой; встреча с чудесной девушкой-итальянкой: выздоровление уже не только физическое, а и духовное. <...> И герой, в сущности, не был духовно болен: это прекрасный, честный русский человек, быть может, только чуть «мягкотелый» (как, впрочем, и полагается хорошему •русскому человеку) со здоровыми и твердыми жизненными взглядами, воспитанный христианством, здоровым русским укладом и старой русской — общечеловеческой — культурой. <...> Он только немного «потерялся» в чужом мире, среди чужих людей и — среди чужой ему вообще новой жизни. <...> И девушка-итальянка, тоже умная и чистая, тянущаяся от прозябания в мещанской среде к человеческому <...>