Статья раскрывает новую и оригинальную трактовку особенностей поэтического языка Мандельштама через его сопоставление с техниками эриксоновского гипноза. <...> Доказывается, что положения базовой для мандельштамоведения статьи «пяти авторов» (Левин, Сегал, Тименчик и др.) о семантической поэтике, то есть о новой природе поэтического языка Мандельштама и Ахматовой, коррелируют с системой паттернов гипнотической речи, разработанной М. <...> Основные выводы статьи подкреплены квантитативным анализом аудиальной, визуальной и кинестетической образности основного корпуса стихотворений Мандельштама. <...> , – ни в коем случае не совпадает ни с грамотностью обычной, то есть читать буквы, ни даже с литературной начитанностью» [Мандельштам, 1991, 2: 231]. <...> Таким образом, ни квантитативный (например, лексикостатистический подход Л.Г. Пановой), ни подтекстовый и интертекстуальный метод исследования не релевантны «поэтической грамотности» в понимании Мандельштама. <...> До сих пор многие стихотворения поэта не поддаются «расшифровке»: «Восьмистишия», «Ода» Сталину, «Стихи о неизвестном солдате» и др. <...> В чем же тайна поэзии Мандельштама, любимой читателями и ставящей в затруднение ученых? <...> Микушевич сравнивает поэзию Мандельштама с древнеиндийской религиозно-духовной практикой: «В Индии зарождается теория “дхвани”», «учение о скрытом смысле поэзии, о возбуждаемом поэзией душевном волнении и просветлении, не вытекающем прямо из каких-нибудь отдельных ее эффектов, а обусловленном всей системой импрессионирующих или суггестивных средств» [Микушевич, 2001: 149]. <...> Ту же аморфность и амбивалентность наблюдает он и в сюжетном плане: «Творчеству Мандельштама эпика не знакома. <...> На фонетическом уровне мы также наблюдаем неопределенность и многозначность. <...> Приведем еще примеры фонетической неопределенности с семантическим подтекстом у Мандельштама: «будет будить 156 (губить) разум и жизнь Сталин»; «дружина мудреца» («дружина мертвеца <...>