Виктор Ерофеев: "Я похож на лоскутное одеяло" (25,00 руб.)

ПЕРСОНА Виктор Ерофеев: «Я похож на лоскутное одеяло» - Т о, что о Вас пишут критики и пресса со времен «МетрОполя», эволюционировало: сначала нехорошими словами обзывали, порнографом например, а теперь: «Виктор Ерофеев – русский иностранец», «шоумен», «светский культуролог». <...> А все, что вы перечислили: «русский иностранец», порнограф, – кажется, совсем не обо мне. <...> – До сих пор пишут (в «Независимой газете», например), две вещи: первая – последние русские писатели – это Пелевин, Сорокин и Ерофеев, вторая – эти трое, как лебедь, рак да щука тянут русскую литературу в разные стороны. <...> Я тоже думаю, что Сорокин и Пелевин – писатели интересные. <...> С Сорокиным мы дружны, мы даже вместе с ним и ныне покойным Дмитрием Александровичем Приговым публиковались в книге «ЁПС». <...> Пелевин тоже писатель любопытный, создатель своего мира и мифа. <...> Чтобы появилась традиция, нужно не бродить по одной и той же улице, а куда-то завора6 ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ ФЕВРАЛЬ 2011 Уж ктокто, а известный писатель и популярный телеведущий Виктор Ерофеев (р. <...> К тому же лебедь, рак и щука – это те, кто летят друг от друга, а у нас особых разногласий нет. <...> Принято считать, что этот писатель пишет таким образом, а этот – другим. <...> Я же больше похож на лоскутное одеяло. <...> Свою литературу я называю полуторной, потому что литература номер один – это литература факта, литература номер два – литература фикшена. <...> Писатель отражает все по касательной – Давно, в «Поминках по советской литературе», Вы сказали, что писателям приходилось идти на сделку не только со своей совестью, но и со своей поэтикой. <...> У нас цензуры нет, зато есть такие понятия, как бестселлер и окупаемость, они любую поэтику в бараний рог гнут… <...> Впервые с начала XVIII века в России так мало интересных писателей, которые создали свой собственный творческий мир. <...> Я считаю, что Виктор Пелевин пока последний среди них, хотя и он уже не молод, ему 50. <...> Все, что касается темы, – уже не литература, а, скорее, собственный социологический <...>