Оригинал здесь - http://www.rulex.ru/01020153.htm
Бобров, Семен Сергеевич, - стихотворец (родился, вероятно, в конце 1760-х годов, умер в 1810
г.). Учился в Московском университете; был переводчиком в государственной адмиралтейств-коллегии и
состоял в комиссии о составлении законов. Печататься Бобров начал с 1784 г. Судя по эпиграммам его
литературных противников, вызывавших его Бибрисом, Бобров был алкоголик. Этими
эпиграмматическими отзывами (кн. П.А. Вяземского , Батюшкова и Пушкина , называвшего его
"тяжелым Бибрусом") имя Боброва спасено от забвения. Это был писатель действительно тяжелый, о чем
дают достаточное понятие самые названия его огромных книг, например, "Рассвет полночи, или
Созерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, браненосных и мирных гениев России, с
исследованием дидактических, эротических и других разного рода в стихах и прозе опытов". Кроме
больших поэм ("Таврида, или Мой летний день в Таврическом Херсонесе", упомянутый "Рассвет
полночи", "Древняя ночь вселенной, или Странствующий слепец"), Бобров писал и переводил оды,
морально-дидактические сочинения; английской литературой он заинтересовался один из первых в
России. Он был мистик, но мистицизм его был светлый и гуманный; мистическое чувство питалось в нем
масонской практикой и литературой, развившими в нем любовь к символизации, в которой он доходил
до чудовищных преувеличений и крайностей. Поэтического дарования в нем не было, и недаром задолго
до Вяземского, Батюшкова и Пушкина над ним издевались Сумароков , пародировавший его манеру (в
"Оде в громко-нежно-нелепо-новом вкусе"), и Радищев , с насмешкой упоминающий о нем в своей поэме
"Бова". Но современники не сумели оценить в Боброве литературного теоретика с твердыми и даже
прозорливыми взглядами. В те времена, когда литература была еще так молода, Бобров почувствовал,
как тяжела борьба между замыслом и словесным воплощением. "Язык легок, но сколь обманчив! - писал
он. - "Вещь, проходя чрез слух, нередко теряет правоту свою", и смело создавал неологизмы, объясняя:
"Обыкновенные и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие,
смелые и как бы с патриотическим старанием изобретенные имена". Из множества изобретенных им
слов, большей частью неуклюже-сложных и безвкусных, некоторые, однако, вошли в обиходную и
литературную речь; особенно охотно пользовался он славянизмами, что привлекло к нему симпатии А.С.
Шишкова и сделало его посмешищем карамзинистов. Он утверждал, что "рифма никогда еще не должна
составлять существенной музыки в стихах", и что она, "часто служа будто некоторым отводом
прекраснейших чувствований и изящнейших мыслей, почти всегда убивает душу сочинения", если автор
делает ей лишние уступки. Задолго до Бенедиктова , Бальмонта и символистов конца XIX в. Бобров
ощущал тоску по "неслыханным звукам" и "неведомом языке" и первый заговорил о красоте белого
стиха. Русская поэзия не может отвести ему никакого места, но в истории литературной теории и
версификации его заслуги неоспоримы. - Биографические и библиографические сведения о Боброве см. у
В.И. Саитова (сочинения К.Н. Батюшкова, изд. Л. Майкова , II, 536 - 538), в ст.М. Мазаева ("Критикобиографический
словарь русских писателей и ученых" С.А. Венгерова , IV, 57 - 65) и у С. Венгерова
("Источники словаря русских писателей", т. I).
Стр.1