Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
МЕЩАНСКАЯ СЕМЬЯ.
Комедия в четырех действиях М. В. Авдеева.
(Бенефис г-жи Жулевой 17 января)
Оригинал здесь: Критика и публицистика (1868-1883 гг).
Я мог бы писать отличные драмы, прекраснейшие комедии и дышащие животрепещущим
интересом романы, но воспоминания преследуют меня. Они осаждают меня толпою, как только я берусь
за перо. То Жорж Занд, то Тургенев, то Островский, то Гоголь, то Бальзак -- держат мою мысль в такой
тесной осаде, что я не могу сделать шагу, чтобы не раздражиться ими. Я очень прилежен и изо всех сил
стараюсь что-нибудь выдумать, но сведущие люди утверждают, что все мои выдумки давно уже
выдуманы и даже изложены в гораздо приличнейшей форме. Тем не менее я человек скромный; я охотно
примирился бы даже с ролью изобретателя изобретенного, если уж нет для меня никакой другой роли; но
тут меня настигает другая беда, никак не могу свести концы с концами. Начну-то я довольно
благополучно; жили да были такие-то и был у них подводный камень такой-то (смотри Жорж Занда,
Бальзака, Тургенева и других изобретателей), но каким образом поступить с этим подводным камнем,
каким образом сделать, чтоб он был действительно подводным, а не аэролитом -- никак не придумаю.
Много могу я измыслить всякого рода действующих лиц -- и седых, и брюнетов, и белокурых, и
скромных, и напыщенных, и прилежных, и ленивых; много могу написать разнообразнейших диалогов; но
как свести этих действующих лиц в одно место, как заставить их быть именно "действующими", а не
просто слоняющимися из угла в угол лицами, как устроить, чтоб мои диалоги приходились ко времени и к
месту, чтоб суп у меня не подавался после пирожного и чтоб рубашка не надевалась после фрака -решительно
ума не приложу. Всегда как-то так случается, что не сюжет обладает мною, а я обладаю
сюжетом. Когда я пишу, то -- много ли, мало ли я ни написал -- я чувствую, что пьеса моя не имеет конца
и иметь его никогда не может. То есть, коли хотите, он и есть, этот конец, но приходит он совсем не тогда,
когда ему прийти нужно, а тогда, когда я сам того пожелаю.
В этом отношении я деспот беспримернейший; захочу -- напишу пять действий; не захочу -окончу
на третьем. Конечно, эта свобода имеет свои выгоды, но не могу скрыть, что иногда на меня
нападает сомнение, действительно ли во всех случаях свобода есть такое сладкое благо, чтоб можно было
пользоваться им без соблюдения экономии. Да и публика, как слышно, не очень-то долюбливает, когда в
искусстве слишком исключительно господствует правление монархическое, неограниченное.
Вот мысли, которые невольно приходили мне в голову, когда я смотрел на новую комедию г.
Авдеева, название которой выписано выше. Она с такою ясностью поставила передо мной вопрос о моем
драматическом бессилии, что, выходя из театра, я дал себе слово впредь всегда оставаться самим собою и
как огня опасаться чужих одежд. Сверх того, мне показалось, что неизлишне будет, если я по временам
буду остерегаться слишком широко захватывающих мыслей. Слов нет, оно хорошо, думалось мне, если
мысль у меня с крылышками, а ну как, упаси бог, я не сумею совладать с нею да вдруг и сведу хорошуюто
мысль к нулю. Ведь тогда, чего доброго, скажут, что я стреляю с ковра, а бью с рогожи. Нет, лучше
оставлю-ка я хорошие мысли и буду довольствоваться мыслями средними. Пусть будет мой удел скромен,
пусть буду я простым рассказчиком, фельетонистом, рецензентом; пускай называют меня человеком
среднего полета; но, по крайней мере, я буду в состоянии утверждать, что те средние мысли, которыми я
пробавляюсь, суть мои собственные мысли и что то добро, которым я от времени до времени делюсь с
публикой, есть мое собственное добро.
По моему мнению, скромный удел есть в то же время и самый завидный удел в целом мире. Не тот
писатель блажен, который, подобно орлу, ширяет в высотах, высматривая, не завалялось ли где годного
для употребления вопроса, а тот, который имеет хотя и не мудрые, но свои собственные вопросы. Очень
может быть, что найдутся зоилы, которые скажут, что обладатель немудрых вопросов мелко плавает, но
наверное никто не будет отвергать, что у него есть собственное место в литературе. Его не смешают ни с
кем другим и тем избавят от неловкой обязанности выслушивать комплименты за Тургенева, Островского
и Бальзака.
Хотя публике мало известно, что г. Авдеев несколько лет сряду агитирует в русской литературе
вопрос о положении современной женщины в семействе и обществе, тем не менее эта неизвестность
происходит совсем не от того, чтобы попытки почтенного автора в этом отношении могли подлежать
Стр.1