В. А.Жуковский
Два письма Александру Тургеневу
Оригинал здесь: http://realletters.narod.ru/.
1815. февраля 1-е, <Москва >
Ответ на все твои письма. Наконец имею свободную минуту и могу с тобою говорить на просторе.
За твой хлопоты о моем "Послании" не ну ж во мне, кажется, тебя благодарить. Чувствую по себе, как
тебе это весело. И ничто меня так не радует, как то, что ты был чтецом моего "Послания". Слава - доброе
дело, а слава из рук друга есть сокровище. Эта слава есть счастие, и в ней" право, самолюбие мало
участвует. Она напоминает о любви, о товариществе и приобретается лучшими наслаждениями, то есть
уединенным трудом, который успокоивает и возвышает душу. Такая слава есть награда всего доброго. А я
себе часто говорю (не знаю только, буду ли в состоянии исполнить): "Живи, как пишешь!" То есть и в том
и другом одинакая цель и одинакое совершенство. Чтобы человек моральный не был несходен с человеком
с талантом. Самые замечаемые мною ошибки и замечаемые другими ошибки в том, что я написал,
только пробуждают во мне надежду написать что-нибудь лучшее, а нимало не отымают у меня бодрости.
Думая о тех немногих людях, которые на меня смотрят, которые меня любят и мною радуются, я сам
радуюсь, что имею талант, и мысль об них ободряет меня. Если вы не даете мне счастия вашею дружбою,
то часто, часто заставляете забывать тяжелое горе, тем более тяжелое, что оно скрытное и нередко бывает
самое унизительное. Мне часто бывает нужна помощь извне и от руки милой, чтобы о себе вспомнить и
не совсем упасть духом. Ты спрашиваешь у меня в одном письме, что причиною возобновившейся во мне
надежды? Брат, я говорил не об надежде. Впереди не вижу для себя ничего доброго. То, что мне нужно,
едва ли когда сбудется. Жаль, что мы не вместе: на письме всего не скажешь, а сказать бы все надобно.
Прошедший год был для меня весьма бурный. Ты уже знаешь, что я писал к Арбеневой, вообразив, что
она, имея влияние на образ мыслей матери, может склонить ее на мою сторону. В этом я ошибся. Она
сперва воспламенилась было весьма сильно; потом монах все расстроил, испугал ее богом и чертом, и она
написала к матери против меня. Это произвело между ею и мною объяснение, и мы было расстались.
Воейков вошел в семью, а я из нее вышел. Я писал к матери несколько раз и наконец требовал, чтобы,
если уже не может всего сделать, по крайней мере сделала бы все, что в ее власти; что я отказываюсь от
всякого требования, не согласного с ее образом мыслей, с тем только, чтобы мы были вместе, чтоб я
пользовался полною доверенностью, мог быть счастлив в семье, не был розно с него. Напротив - имел бы
всю возможную с нею свободу, не был принужден ничего таить, тем более что ей (то есть матери)
известно все и что большего, при полной доверенности, она бояться не может. Это обещание, как ни
трудно, я мог бы исполнить. Я люблю Машу (с тобою можно дать ей это имя), как жизнь. Видеть ее и
делить ее спокойное счастие есть для меня все, и для нее также. Но характер матери не таков. Она не
может возвыситься до этой чистой, благородной доверенности, на которую и я и Маша имели бы полное
право, если бы только не принуждены были беспрестанно скрывать того, что у нас в душе. Одним словом,
мать согласилась, чтобы мы опять были вместе; но тех условий, на которых это вместе было бы для нас
счастием, она не держит и едва ли способна сдержать. Брат, мы живем вместе, а между нами бездна
недоверчивости. Христианство (по ее словам) заставляет ее отказать нам в нашем счастии, а того, что
составляет характер христианки, она не имеет, той любви, которая заботится о чужой судьбе, как о
собственной. Каждая минута напоминает мне только о том, чего я лишен, нет никакого вознаграждения.
На нашу потерю смотрит она холодными глазами эгоизма. Нет никакой отрады. Мы не можем подойти
друг к другу свободно. Это положение ужасно, а выйти из него нет силы. Боже мой! Я не могу хотеть и
искать своего отдельного счастия. С вами, с друзьями сердца, с верными товарищами жизни, я был бы
счастлив: то есть и уважал и делился бы всем, что есть хорошего в душе, без всякого принуждения; не
было бы ужасной, противной сердцу необходимости носить на лице маску, - словом, я был.
Как мне жаль, что я в проезд мой в Дерпт с тобою не увижусь. Но буду непременно в Петербурге в
марте или вначале апреля. Все они уехали уже в Дерпт, а я остался еще дней на 10 в Москве. Не заеду в
Петербург теперь оттого, что хочу скорее их увидеть и узнать, каково они доехали/ Я отпустил их не
совсем здоровых. Но в марте буду у тебя непременно. Ты между тем думай обо мне. Если можно,
представь мое положение государыне в настоящем его виде. Может быть, дерптская жизнь моя будет
лучше, нежели как я себе ее представляю. Но если она будет такова, какою мне видится в иные минуты,
то и я и Маша пропадем. Прощай тогда и талант и слава! Хорошо, когда бы можно было сказать, без
неблагодарности: "Прощай и жизнь!" Так и быть! Поверяю судьбу свою дружбе.
Стр.1