Федор Сологуб
Чудо отрока Лина
Рассказ
"Наше наследие", 1989, No 6
OCR Бычков М. Н.
Исполнив с большим успехом повеление усмирить непокорных жителей мятежного селения,
отказавшегося приносить жертвы и совершать благочестивые поклонения перед изображением
божественного императора, отряд всадников возвращался в свой лагерь. Много пролито было крови,
много истреблено нечестивцев, и утомленные всадники с нетерпением ждали наступления того
отрадного часа, когда они вернутся в свои палатки и без помехи насладятся прекрасными телами взятых
ими в мятежном селении жен и дочерей нечестивых безумцев. Эти женщины и девы, уже вкусившие
сладостное, но утомительное насилие поспешных всаднических ласк у околицы разрушенного и
сожженного селения, возле изуродованных трупов их отцов и мужей, возле измученных тел их матерей,
окровавленных ударами палок и бичей, эти женщины и девы, тем более желанные солдатам, чем
непокорнее были они сами и чем вынужденнее были их объятия, лежали теперь, крепко связанные, в
тяжелых телегах, которые увлекались сильными лошадьми по большой дороге прямо к лагерю. Сами же
всадники избрали путь окольный, ибо до сведения старшего центуриона дошло, что некоторые из
мятежников успели скрыться и бежали по этому направлению. И хотя уже покрыты кровью и иззубрены
были мечи и притупились копья от удалой работы ревностных к славе и достоинству императора воинов,
- но меч римского легионера никогда не бывает сыт телами поверженных врагов и вечно жаждет новой и
новой горячей крови человеческой.
Был знойный день, и самый жаркий час дня, вскоре после полудня. Небо сверкало безоблачное и
беспощадно яркое. Огненно-мглистый небесный Дракон, дрожа от всемирной безумной ярости, изливал
из пламенной пасти на безмолвную и унылую равнину потоки знойного гнева. Иссохшая трава приникла
к жаждущей и ждущей тщетно влаги земле, и тосковала вместе с нею, и томилась, и никла, и задыхалась
от пыли. Из-под лошадиных копыт вздымалась и еле движимым облаком в недвижном воздухе стояла и
колыхалась серая пыль. И пыль садилась на доспехи утомленных всадников, и они тускло и багрово
мерцали. И сквозь облако серой, неподвижной пыли все окрест являлось взорам утомленных всадников
зловещим, мрачным, печальным. Сжигаемая яростным Драконом, покорная, бессильная, лежала земля
под тяжкими копытами, окованными железом. Под тяжелыми, железно-окованными копытами гудела,
дрожала пустынная, пыльная дорога. И только изредка встречались бедные селения с жалкими лачугами,
- но, томимый тяжким зноем, забыл старший центурион свое намерение обшарить всю дорогу, и, мерно
качаясь на седле, угрюмо думал о том, что кончится когда-нибудь этот зной, и долгий путь идет к концу,
и уведут боевого коня, и возьмут шлем и щит, и под широким полотном походной палатки будет
прохлада и тихий свет ночной лампады, и опять заплачет нагая рабыня, и заплачет свирельным голосом,
жалуясь и причитая на чужом и смешном языке, и заплачет, но будет целовать. И он ее заласкает,
заласкает до смерти, - чтобы не плакала, не причитала, не жаловалась, не говорила свирельным голосом
об убитых, о милых ей, о поверженных врагах великого Цезаря...
Юный воин сказал центуриону:
- Вон там, направо, близ дороги, я вижу толпу. Прикажи нам, Марцелл, и мы помчимся на этих
людей, и разгоним их, и быстрым движением коней наших разбудим усыпленный тяжким зноем ветер, и
он отвеет пыльную истому от тебя и от нас.
Центурион внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывал ему юный воин. Зорки были
глаза старого центуриона.
- Нет, Люцилий, - сказал он, улыбаясь, - эта толпа - толпа детей, которые играют при дороге. Не
стоит разгонять их. Пусть мальчишки смотрят на могучих коней наших и на отважных всадников и с
ранних лет запечатлевают в сердцах своих преклонение перед величием римского войска и перед славою
нашего непобедимого и божественного Цезаря.
Юный всадник не смел возражать центуриону. Но омрачилось лицо его. Недовольный, отъехал
он к своему месту и тихо сказал своему другу, такому же, как он сам, юноше:
- Эти дети, может быть, отродье мятежной сволочи, и я бы с радостью искрошил их в куски. Наш
центурион от старости стал слишком чувствителен и утратил свойственную доблестному воину суровую
решимость. Но и друг его ответил ему с приметным неудовольствием:
Стр.1