Н. К.Михайловский
ДЕСНИЦА И ШУЙЦА ЛЬВА ТОЛСТОГО
Источник: Михайловский Н. К. Литературно-критические статьи. -М., 1957. С. 59 -180.
Исходный файл в формате pdf: http://www.philolog.ru/filolog/writer/mihajlov.htm
I
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Есть два типа социологических исследований. Одни исследователи принимают за точку
отправления судьбы общества или цивилизации, сводят задачу науки к познанию существующего и не
могут или не желают дать руководящую нить для практики. Другие отправляются от судеб личности,
полагая, что общество и цивилизация сами по себе цены не имеют, если не служат удовлетворению
потребности личности; далее эти исследователи думают, что наука обязана дать практике нужные
указания и изучать не только существующее, а и желательное. Который же из этих двух типов
социологических исследований одобряется и который отвергается гр. Толстым?
Изучив сочинения этого замечательного писателя со всем тщанием, на какое я способен, я
отвечаю: не знаю. И это не потому, что он, должно быть из боязни модного слова, несколько презирает
"социологию". Можно всю жизнь говорить прозой, даже не зная слова "проза". Не важно, нравится комунибудь
или нет слово социология. Важно то, что всякий, изучающий какое-нибудь общественное явление,
необходимо держится одного из двух поименованных типов социологического исследования. Надо
держаться которого-нибудь одного, потому что они логически исключают друг друга. Логически -- да, но
фактически они могут уживаться рядом, и в таком случае шуйца не будет знать, что делает десница, и
наоборот.Шуйца и десница гр. Толстого находятся именно в таких взаимных отношениях. Поэтому-то я и
отвечаю на свой вопрос: не знаю. Не знаю потому, что из сочинений гр. Толстого можно извлечь очень
резкие суждения в пользу обоих, логически исключающих друг друга типов исследования.
Много лет тому назад гр. Толстой занялся педагогиею и занялся так, как у нас очень редко кто
занимается своим делом. Он не только не принял на веру какой бы то ни было готовой теории
образования и воспитания, но, так сказать, изрыл всю область педагогии вопросами. Это зачем? какие
основания такого-то явления? какая цель такого-то? -- вот с чем подходил гр. Толстой и к самой сути
педагогии и к разным ее подробностям. Делал он это с истинно замечательною смелостью. Смелость
бывает разного рода. Есть смелость дикарей, подбегающих к самым жерлам направленных на них пушек,
чтобы заткнуть их своими шляпами; это -- смелость невежд, не имеющих понятия о трудностях
предпринимаемого ими дела. Есть смелость Угрюм-Бурчеевых, смелость мраколюбцев, почерпаемая в
беззаветной ненависти к свету. Есть смелость нравственно пустопорожних людей, готовых идти в любой
поход без всякого умственного и нравственного багажа, без знаний и убеждений и не рассчитывающих на
победу, но и в поражении не видящих чего-нибудь печального или позорного. Есть смелость отчаяния,
когда человек сознает, что дело его проиграно, и бросается в самый пыл битвы, чтобы погибнуть. Есть
смелость бретеров, жаждущих борьбы для процесса борьбы. Есть, наконец, смелость людей, глубоко
преданных своему делу и верящих, что оно не сегодня-завтра восторжествует, что оно должно
восторжествовать. Ввиду идеала, который им так ясен и близок, им не приходится гнуться перед
господствующими мнениями, не приходится в оставленном ими храме видеть все-таки храм и в
низверженном ими внутри себя кумире все-таки бога. Педагогические воззрения гр. Толстого налицо (они
собраны в IV томе его сочинений), и всякий непредубежденный человек должен признать, что смелость
его была последнего рода. Он, например, открыто восставал против университетского образования в такое
время, когда общество ценило его очень высоко; но восставал, надо заметить, совсем не с точки зрения
Магницкого, ныне у московских ученых опять получающей вес и значение. Он отрицал университеты не
потому, что боялся света и свободы, и не потому, что желал какой-нибудь монополии высшего
образования, предоставления его исключительно какому-нибудь одному классу общества. Совсем
напротив, он находил, что университетское образование не свободно. Далее он, например, говоря,
собственно, о народных училищах, самым серьезным образом повторял вопрос знаменитой г-жи
Простаковой: зачем нужна география? Тут двойная смелость. Смело задать этот вопрос, но еще смелее
указать, что он был уже задан одним из наиболее осмеянных литературных типов и стал даже некоторой
притчей во языцех. Я убежден, что ни один самый завзятый мраколюбец, даже полумифический
Стр.1