А. И. Левитов
Накануне Христова дня
Повесть
Русские повести XIX века 60-х годов. Том первый
М., ГИХЛ, 1956
OCR Бычков М. Н.
На дворе стояло то доброе время, которое зовут весною. Давно уж Алексей божий человек всю
воду с пригорков в долины согнал, и разлилась она быстрыми ручьями по чернозему необъятных полей,
канавы придорожных насыпей вплоть до краев собою наполнила и даже большую дорогу, так и ту всю
собой залила. На сельские улицы, без понукальщицы-нужды, выйти было нельзя, потому что, в полном
смысле, реки стояли на них, и если к соседу за солью нужно было сходить, так лодка надобилась.
Мальчишкам мужицким это и на руку: в чаны да в лотки мукосейные гурьбами насажались, да и
показывают, как в старину атаманище страшный -- Стенька Разин -- город Астрахань брал. Известное
дело: многим из них очень явственно приходилось узнавать, как этот злодей-атаманище народ
православный в реке Волге топил, потому что флотилия Стеньки была, я думаю, несколько понадежнее
корабликов их. Того буря да пушки потопить могли (да лих-беда не топили!), а лоток, чуть лишь с чаном
столкнется, ну и ко дну пошел вместе с разбойниками этими, бесшабашными удальцами восьмилетними!
Как хотите, а уж тут рубашонку нужно бы переменить, да на теплой печке погреться бы следовало; ан нет
-- не туда глядишь! Поди-ка ты к матке чучелой таким, с маковки до пят грязью да навозом облепленным,
так она небось не пожалеет белые руки свои драньем мокрых вихров натрудить. Так где уж тут к матке на
беду свою великую жаловаться да скорбеть идти? В пору б только до гумна успеть добежать, чтоб она не
видала. Самому там можно в старую солому зарыться, а рубашонку на яблонь повыше повесил, так она,
стриженая девка косы еще не успеет заплесть, уж и высохла.
Так вот видите, как солнце-то припекало: снега, надо быть, поскорей с земли хотело согнать,
потому что бог пору такую послал, когда он травке всякой на свет его господний показываться велит.
А назади дворов, где раскинуты были огороды, видно было, как пары густые такие да столбами
такими высокими в небушко поднимались, -- ровно тысяча изб в одно время топились (так они чистое
небо весеннее затуманивали!); а солнце все-таки лучом своим насквозь их прохватывало, и временем
можно было подумать, что столбы те огненные, что не свет солнечный в тумане этом блестит, а что это
дым и пламя несутся в небо от жертвы, которую богу земля сожигала за то, что он послал ей весну
благодатную, цепи с нее зимние снявшую...
Ну и воробьи опять стадами эдакими, штук ста в два и побольше, на избы, на деревья, на риги
расселись и чирикают! Рады беззаботные божии птицы, потому первое дело: тепло, -- ветер морозный
жидких перьев не дергает, а второе: всякое зернышко на земле издали видно, слети, да и клюй, -- не то что
зимой, ищи его там по сугробам великим, зноби ножки тоненькие, да, пожалуй, ничего не нашедши, и до
гнезда-то своего голодный долететь не успеешь, -- сразу вверх ногами мороз перекувыркнет.
И все это на селе чего-то ждало словно, потому страстная суббота была -- день печали великой и
пощения святого. Седые головы старых большаков и большачих частенько-таки окошечками
выдвижными постукивали, на солнышко всё на ясное посматривали: когда-то ты, мол, солнышко,
закатишься? Потому, от самой страшной середы до заката солнца субботнего всякий честной христианин,
а паче блюститель и глава семейства, кроме пятаковой просфоры, есть ничего не моги. Ну оно и того!..
Хоть и теплом пригревает, и лучом солнечным землицу подсушивает, а все как-то нет-нет да на небушко
и взглянешь, да грешным делом и слабость тебе тут на ум взбредет: хоть бы, мол, сумерки поскорей
наступали, звездочки поживей бы показывались, по крайности тогда редечки с кваском хоть бы маленечко
похлебал...
На три добрых версты растянулось село, о котором говорю я. И как чудно растянулось -- сказать
невозможно. Истинно, что ни складу, ни ладу. Говорили про него соседи-мужики шутки ради, что дед его
будто из лукошка горстями посеял. Только на самом плане один кабак и стоял; с какого конца в село ни
въезжай, отовсюду елка виднелась -- и уж ты эту самую елку ни на каком кривом коне, все равно как
суженого, ни за что не объедешь. А про избы мужицкие уж и говорить нечего, потому одна из них на
самую дорогу, почитай, выпятилась, -- всякому проезжему сказать ровно хочет: вишь, хозяин-то мой
прошлым годом меня новой соломкой прикрыл да крепкими плахами заново разваленный угол подпер; а
другая-то с красной улицы, от стыда, надо думать, на огород убежала, потому развалилась совсем, -- одни
Стр.1