Александр Иванович Куприн
Начальница тяги
Самый правдоподобный святочный рассказ
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. Том 5. М.: Худ.
литература, 1972. С. 337 -- 342.
Этот рассказ, который я сейчас попробую передать, был как-то рассказан в небольшом обществе
одним знаменитым адвокатом. Имя его, конечно, известно всей грамотной России. По некоторым
причинам я, однако, Этот рассказ, который я сейчас попробую передать, был как-то рассказан в
небольшом обществе одним знаменитым адвокатом. Имя его, конечно, известно всей грамотной России.
По некоторым причинам я, однако, не могу и не хочу назвать его фамилии, но вот его приблизительный
портрет: высокий рост, низкий и очень широкий лоб, как у Рубинштейна; бритое, точно у актера, лицо, но
ни за актера, ни за лакея его никто не осмелился бы принять; седеющая грива, львиная голова, настоящий
рот оратора, - рупор, самой природой как будто бы созданный для страстных, потрясающих слов.
Среди нашего разговора он вдруг расхохотался. Так искренно расхохотался, как даже старые люди
смеются своим юношеским воспоминаниям.
- Ну, конечно, господа, - сказал он, - так пародировать святочные рассказы, как мы сейчас делаем,
можно до бесконечности. Не устанешь смеяться... А вот я вам сейчас, если позволите, расскажу, как мы
однажды втроем... нет, виноват, вчетвером... нет, даже и не вчетвером, а впятером встречали рождество...
Уверяю вас, что это будет гораздо фантастичнее всех святочных рассказов. Видите ли: жизнь в своей
простоте гораздо неправдоподобнее самого изощренного вымысла...
Мы трое были приглашены на елку к владельцу меднопрокатного завода Щекину, в окрестностях
Сиверской. Наутро нам обещали облаву на лисиц и на волков с обкладчиками-костромичами, а если бы не
удалось, то простую охоту с гончими. В этом приглашении было много соблазнительного. Елку
предполагали устроить в лесу, - настоящую живую елку, но только с электрическим освещением. Кроме
того, там была целая орава очаровательных детишек - милых, свободных, ничем не стесненных, - таких, с
которыми себя чувствуешь в сто раз лучше, чем со взрослыми, и сам, незаметно для себя, становишься
мальчуганом двенадцати лет. А еще, кроме того, у Щекиных в эти дни собиралось все, что только бывало
в Петербурге талантливого и интересного.
А мы трое были: ваш покорный слуга, тогда помощник присяжного поверенного, один
начинающий бас -- теперь он мировая известность - и третий, ныне покойник, - он умер четыре года тому
назад или, вернее, не умер, а его съела служебная карьера.
Ехали мы в самом блаженном, в самом радужном настроении. Накупили конфет, тортов,
волшебных фонарей, фейерверков, лыж, микроскопов, коньков и прочей дряни. Были похожи на дачных
мужей. Но настроение наше начало портиться уже на вокзале. Огромная толпища стояла у всех дверей,
ведущих на платформу, - едва-едва ее сдерживали железнодорожные сторожа. И. уже чувствовалась
между этими людьми та беспричинная взаимная ненависть, которую можно наблюдать только в церквах,
на пароходах и на железной дороге.
По второму звонку все это стадо ринулось на дебаркадер. Опасаясь за наши покупки, мы вышли
последними. Мы прошли весь поезд насквозь, от хвоста до головы. Мест не было. В третьем классе нас
встретили сравнительно спокойно какие-то добродушные мужички, даже потеснились, чтобы дать нам
место. Но было совсем стыдно злоупотреблять их гостеприимством. Они и так сидели друг у друга на
головах. Во втором классе было почти то же самое, но уж с оттенком недружелюбия. Например: один
чиновник ехал явно по бесплатному билету; я попробовал намекнуть ему, что железнодорожный устав
строго требует, чтобы лица, едущие по бесплатному билету, уступали свои места пассажирам по первому
требованию. Но он почему-то назвал меня нахалом и дураком и сказал: "Вы сами не знаете, с кем имеете
дело". Я подумал, что это переодетый министр, и мы перешли в первый класс.
Тут нам сразу повезло. Конечно, все купе были закрыты, как это и всегда бывает, но случайно
одна дверка отворилась, и один из нас, именно третий товарищ, успел просунуть руку в створку, помешав
двери захлопнуться. Оказывается, в купе сидела дама, так лет тридцати - тридцати двух, прехорошенькая,
Стр.1