А. И. Куприн
Памяти А. И. Богдановича
Источник текста и примечаний: Куприн А. И. Собр. соч. в 9-ти тт. Т. 9. М., 1964, с. 434-439.
Оригинал здесь -- http://annensky.lib.ru/names/bogdanovich/kuprin.htm
Существует прекрасный, полный героической трогательности рассказ об одном адъютанте
Наполеона. В разгаре сражения он подскакал к императору, пославшему его с каким-то поручением,
сделал точный, спокойный доклад, но вдруг начал бледнеть и шататься в седле. "Etes vous blessê,
monsieur?" -- спросил Наполеон. "Pardon, Sir, je suis mort" {Вы ранены, сударь? -- Простите, Ваше
величество, я мёртв (франц.).}, -- ответил офицер и упал мертвым на шею коня.
Мне вспоминается этот рассказ, когда я думаю о последних днях и о смерти Ангела Ивановича
Богдановича. До тех пор, пока была возможность держаться на ногах, он мужественно отдавал журналу
последние крохи жизненной энергии, преодолевая давнишнюю тяжкую болезнь, страдания от которой
стали под конец невозможно жестокими. Оставив редакцию, он в тот же день слег в постель и через
несколько недель умер.
Однажды вечером, вот уже год тому назад, я застал его в редакции. Он был один и сидел за
корректурой, нагнувшись, совсем приблизив к листу свои слабые глаза в темных очках. Низко
опущенный абажур лампы оставлял всю комнату в зеленоватом сумраке, но в светлом круге, падавшем
на стол, особенно четко выделялся прямой пробор мягких волос, бледное, бескровное, исхудалое лицо,
светлая бородка, заостренная книзу, и сухая белая рука, нервно чертившая на полях корректурные знаки.
Помню, меня поразил тогда его голос; прежде такой отрывистый, решительный, несколько суховатый, -он
звучал теперь глухо и грустно, с какой-то новой, непривычной, кроткой медлительностью. Тишина,
усталость, болезнь и близкая смерть веяли в этот безмолвный вечерний час над его склоненной головой.
Может быть, мало найдется людей, которых судьба преследовала бы с таким ожесточенным
постоянством, как Богдановича. В ранней молодости -- суровые бедствия студенческой жизни,
безыменная, самоотверженная, не ждущая признания и не ищущая благодарности борьба за
освобождение народа, и за нею полицейская травля, обыски, ужасы военного суда 80-х годов, крепость и
ссылка; позднее -- тяжелая, скудно оплачиваемая, изматывающая душу работа в провинциальиой прессе;
еще позднее -- десять лет огромной, журнальной деятельности в свирепую эпоху гонения на печать и -что
еще хуже! -- в пресловутую эпоху свободы печати. Цензурные условия и политическое прошлое
принуждали Богдановича скрываться за скромными инициалами А. Б. и таким образом отказаться даже
от того удовлетворения авторскому самолюбию, которое так невинно и понятно, а для Ангела Ивановича
было так заслуженно.
Но маленький, худой, бледный человек, обладавший несокрушимой волей, твердо шел вперед
наперекор судьбе. Он достиг многого: скромные инициалы привлекли круг отзывчивых и благодарных
читателей, имя Богдановича приобрело надлежащий вес и значение в литературном мире, счастливая
семейная жизнь обещала отдых и спокойствие. Тогда судьба нанесла последний, уже непоправимый удар
-- мучительную, неизлечимую, затяжную болезнь, -- последствие крепостного заключения и суровой
борьбы за жизнь.
Никогда и никто из нас не слыхал от него ни одной жалобы. На вопросы о здоровье он отвечал
точно вскользь, коротко и небрежно, куда-то в сторону, прекращая этим дальнейшее любопытство или
участие. Точно так же никогда он не говорил ни слова о себе самом, о своей жизни или о личных делах.
Даже обычное, так излюбленное людьми местоимение "я" он заменял в разговорах с сотрудниками
собирательным редакционным "мы".
Вообще я не знал более молчаливого человека, чем Богданович, и думаю, что немногословность
его проистекала равномерно как из серьезной замкнутости сильного, трезвого и осторожного характера,
так и от долголетней привычки к упорной кабинетной работе. На редакционных собраниях он подолгу не
произносил ни одного слова, слушая или делая вид, что слушает, вертя в это время в пальцах карандаш
или нервно покручивая в одну сторону кончик бороды. Но, когда ему приходилось высказываться, он
говорил сжато и быстро, никогда не останавливаясь ни на мгновение для подыскания слова. В эти
короткие минуты он не позволял перебивать себя. Он произносил спокойно: "Виноват, я сейчас кончу", и
продолжал свою речь оттуда, где остановился, с той непоколебимой деловой логичностью, ясностью
изложения и знанием вопроса, которым трудно бывало противостоять. Перед большой же публикой он,
Стр.1