Александр Иванович Куприн
Первый встречный
Текст сверен с изданием: А. И. Куприн. Собрание сочинений в 9 томах. М.: Худ. литература, 1971.
Том 2 С. 249 - 258.
Ялта, 22 августа 18** г.
Милостивая государыня!
Нет сомнения, что настоящее письмо удивит вас или даже, может быть, раздосадует. Конечно,
ничто не мешает вам бросить его в камин, не читая, но, во всяком случае, я прошу вас прежде поглядеть
на конверте штемпель места отправления. Вы увидите, что это письмо писано за две тысячи верст с
лишком от вас. Это обстоятельство, в связи с тем, что я открыто подписываю внизу свое имя и фамилию,
может вам послужить ручательством, что вы не сделались в данном случае предметом ни мистификации,
ни шантажа, ни интриги, ни тем более каких-нибудь безумных надежд с моей стороны...
...Это случилось в Петербурге, ровно четыре года тому назад, 22 августа 18** года. О, даже
умирая, я вспомню это число и этот ненастный, мокрый и холодный вечер! В воздухе висел густой туман,
и в двадцати шагах глаз ничего не разбирал. Огни электрических фонарей казались издали большими
радужными пятнами. Отовсюду, и справа и слева, слышалось шлепанье невидимых экипажей. Изредка
серую мглу быстро прорезали два желтых огненных пятна -- это проезжала карета. Где-то с
неумолкаемым звоном влачилась конка, но ее не было видно. Я бесцельно бродил по улицам, изредка
останавливаясь перед освещенными окнами. Иногда я простаивал перед ними до десяти минут и более,
охваченный странным, мечтательным любопытством. Особенно привлекали меня квартиры с богатой
обстановкой: с люстрами, коврами, зеркалами, цветами и шелковой мебелью. Я был тогда беден и одинок
(как и теперь, впрочем). Мыканье по урокам, жизнь в меблированных комнатах и дешевые обеды
подточили мое здоровье, а вечное одиночество сделало меня диким и нелюдимым мечтателем. И вот
именно этой-то чудовищной мощи мечты я и был обязан теми наслаждениями, которые я испытывал, стоя
перед освещенными окнами незнакомых домов, затерянный среди ночи и тумана и равнодушной суеты
столичного города. Я жил двумя жизнями. Днем -- робкий и неуклюжий, с ненавистным мне самому
лицом, в картонной манишке и в панталонах, висящих внизу бахромой, как шерсть у запущенного
пуделя,-- днем я заискивал перед швейцарами, тщательно прятал под стул, на котором сидел, свои
дырявые сапоги, страдал, когда мне пренебрежительно не подавали руки, и стыдливо избегал людных
улиц. Но зато вечером, под моими любимыми окнами -- о! вечером я бывал и ловок, и красив, и умен. Я
одерживал победы над женщинами и влиял на биржу. Какие у меня были лошади и какой великолепный
стол!.. Я входил в эти прекрасные комнаты, освещенные канделябрами и насыщенные теплым ароматом
духов и растений: эти комнаты принадлежали мне. Я играл вон с теми тремя стариками
аристократического типа в карты, и мы не спеша обменивались важными изысканными выражениями. Я
очаровывал общество пением, стоя вон у того раскрытого рояля. Я бывал то мужем, то женихом, то
любовником всех этих красивых женщин с размеренными движениями, утопающих в кружевах и
полулежащих на причудливо изогнутой мебели. Женщины в такие вечера особенно сильно овладевали
моим воображением. А днем я ни за что не осмелился бы сказать любезность простой судомойке.
Впрочем, я отвлекся в сторону. Прошу простить меня за невольное отступление и продолжаю. На
углу Литейной и Невского стояла неподвижно около фонаря какая-то неясная, благодаря туману, фигура.
Я подошел ближе и остановился в изумлении. Не то поразило меня, что это была женщина,-- кто же не
знает, как много и каких именно женщин высылают в такую пору на улицы Петербурга легкомыслие,
обман и нищета? Но как могла очутиться именно такая женщина, в грязный осенний вечер, на людном
городском перепутье и одна, совершенно одна -- без спутника, без провожатого или без лакея? Это было
для меня так же удивительно и так же непонятно, как если бы зимою среди поля я увидал лежащую на
снегу красную розу. В ее высокой фигуре, в позе, в каждой складке ее темного платья чувствовалась
женщина высшего света, одна из тех женщин, которых в такой вечер можно увидеть только в тот момент,
когда, выйдя из кареты, они торопливо и легко проходят по красному сукну освещенного подъезда между
двумя рядами больших растений в кадках, оставляя за собой едва уловимый запах духов. И не я один это
чувствовал. Мимо незнакомки, покамест я наблюдал ее, прошло несколько уличных шатунов в
подвороченных панталонах и с папиросками в зубах. Но никто не осмелился подойти к ней, ни у одного
Стр.1