Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Книжная закладка
1
Совсем недавно, во время пересмотра старых, затиснутых в шпагат
рукописей и книг, она снова попала мне под пальцы: плоское, изыгленное
узорами тело в блекло-голубом шелку, со свесившимся двуклиньем шлейфом. <...> Это были кой-как вклеенные в криво
срезанную обложку расползающиеся листы; по шершавой и грязной бумаге, ломая
шеренги строк, торопились серые - солдатского сукна - буквы; от них разило
горелым маслом и клеем. <...> Я высвободил ее из-под бумажной кипы и прямо против глаз - на край
стола: вид у книжной закладки был обиженный и слегка брюзгливый. <...> Отдернув глаза, по асфальтовой дороге через многоугольник площади - на
Никитский; еще одна площадь, опять убитый песок бульвара - и я стал искать
свободного места на которой-нибудь из скамей. <...> Скосив глаза в сторону говорившего, я зацепил
взглядом
лишь
ерзающие по отстегнутому борту пальто, как по грифу
виолончели,
выгибающиеся в ритм словам пальцы (остальное заслонялось
высокой и плотной фигурой человека, к которому обращались). <...> Гигантской
четырехлапой Эйфелевой башне, поднявшей свою стальную голову над людскими
гомонами Парижа, надоело, понимаете, надоело терпеть и слушать сутолочную,
спутавшуюся улицами, ссыпанную из лязгов, огней и криков жизнь. <...> Пространство, раз завибрировав в иглистом мозгу, потекло по стальным
мускульным сплетениям вниз, заземлилось, и башня, оторвав свои железные
ступни от фундамента, качнулась и пошла. <...> Трехсотметровая громада, с трудом
разминая отекшие стальные лапы, грохочет по чугунному выгибу моста, огибает
унылые камни Трокадеро и по улице Иена - к Булонскому лесу: тут в узкой
канаве из домов башне тесно и неудобно, раз или два она задела о спящие
стены, дома кракнули и рассыпались кирпичиками, будя ближайшие кварталы. <...> Солнце,
показавшись над горизонтом, дает возможность парижанам, повернув голову под
привычным углом к привычному <...>
Книжная_закладка.pdf
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Книжная закладка
1
Совсем недавно, во время пересмотра старых, затиснутых в шпагат
рукописей и книг, она снова попала
мне под пальцы: плоское, изыгленное
узорами тело в блекло-голубом шелку, со свесившимся двуклиньем шлейфом. Мы
давно не встречались: я и моя книжная закладка. События недавних лет были
слишком некнижны и увели меня далеко от шкафов, набитых гербаризованными
смыслами,- я бросил закладку где-то меж недочитанных строк и вскоре забыл и
о прикосновениях ее скользкого шелка, и о тонком аромате книжных красок,
исходящем из покорно впластанного в буквы мягкого и гибкого тела, забыл и о
том... где я ее забыл. Так дальнее плаванье разлучает моряков с их женами.
Правда, в пути нет-нет да попадались книги: сначала редко - потом чаще
и чаще; но они не нуждались в закладках. Это были кой-как вклеенные в криво
срезанную обложку расползающиеся листы; по шершавой и грязной бумаге, ломая
шеренги строк, торопились серые - солдатского сукна - буквы; от них разило
горелым маслом и клеем. С этими простоволосыми, грубо сработанными пачками
не церемонились: сунув палец меж слипающихся листов, им отрывали страницы
от страниц, чтоб тотчас же быстро
залистать, нетерпеливо дергая за
иззубленные, рваные поля. Тексты расходовались сразу, без медитаций и
дегустаторства: и книги, и патронные двуколки нужны были лишь для подвоза
слов и патронов. Той, с шелковым шлейфом, незачем было тут путаться.
А затем опять: бортом о берег и сходней вниз. Библиотечные лесенки,
обыскивающие корешки. Статика титул-блаттов. Тишина и зеленые колпачки
читален. Страницы, трущиеся о страницы. И наконец она: такая же, как и
раньше, до,- только вот шелк еще блеклее, да въигленный узор затушевало
пылью.
Я высвободил ее из-под бумажной кипы и прямо против глаз - на край
стола: вид у книжной закладки был обиженный и слегка брюзгливый. Но я
улыбался ей сколько мог гостеприимно и ласково: ведь все-таки подумать,
сколько мы с ней когда-то пространствовали - из смыслов в смыслы, из одних
книжных листов в другие. И потянулось сквозь память чередой: трудное
восхождение с уступа на уступ Спинозовой "Этики",- чуть ли не после каждой
страницы я оставлял ее одну, затиснутую меж метафизических пластов;
прерывистое дыхание "Vita nuova"4, где у переходов из фрагмента в фрагмент
терпеливой закладке не раз приходилось дожидаться, пока волнение,
отнимающее книгу у рук, утишившись, позволит снова вернуться в слова. Я не
мог не вспомнить и... но все это касается лишь нас двоих - меня и закладки:
обрываю.
Тем более что практически важно,- поскольку всякая встреча обязует,за
подаренное прошлое отплатить хоть каким-нибудь будущим. Конкретнее: надо
было, не откладывая мою старую знакомую в долгий ящик, включить ее в мое
ближайшее очередное чтение, предложить гостье вместо череды воспоминаний
очередную пачку книг.
Я пересмотрел их: нет, эти не годились - без логических цезур, без
крутых поворотов мысли, требующих оглядки и роздыха, зовущих на помощь
книжную закладку. Я пустил глаза вдоль свежеоттиснутых заглавий: среди этой
путаницы скудных измыслов негде было остановиться. Моей четырехуглой гостье
не отыскивалось угла.
Я отвел глаза от книжной полки и попробовал вспомнить: сквозь память
прогрохотали литературные порожняки последних лет. Книжной закладке и здесь
не виделось места. Чуть раздраженный, я сперва - от стены к стене, потом -
кистями в рукава пальто: моя обычная предвечерняя прогулка.
2
Квартирую я на перегибе Арбата, наискосок от Николы Явленного, так что
до бульваров мне пара сотен шагов: сначала отгороженная спинами зевак
витрина комиссионного магазина, потом тротуар,- мимо окон и вывесок прямо в
площадь. И в этот раз нелепая привычка, казалось бы, давно забытых голодных
лет остановила меня у окна съестной лавки: вот они - за мутью стекла -
беззащитные, с мертвой жеманностью выставившиеся из промасленной бумаги
пупырчатые цыплячьи лапки.
Отдернув глаза, по асфальтовой дороге через многоугольник площади - на
Никитский; еще одна площадь, опять убитый песок бульвара - и я стал искать
свободного места на которой-нибудь из скамей. Одна из них. с запрокинутой
Стр.1