Анатолий Федорович Кони
Открытие I государственной думы
СТАТЬИ О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЯТЕЛЯХ
Кони А. Ф. Избранное / Сост., вступ. ст. и примеч. Г. М. Миронова и Л. Г. Миронова. - М.: Сов.
Россия, 1989.
OCR Pirat
Комендантский подъезд Зимнего дворца запружен военными и гражданскими мундирами, и на
каждом повороте лестницы приходится показывать свой входной билет. Чудная, невиданная в это время
погода смотрит в окна тех зал, по которым приходится проходить вплоть до Георгиевской залы,
посредине которой стоит аналой, а по бокам возвышения в две ступеньки для Думы и Совета; в глубине
залы трон в виде старинного кресла, на которое наброшена горностаевая мантия; к нему ведут несколько
ступенек, покрытых малиновым сукном, сзади виднеется обветшалый вышитый орел под балдахином.
Все довольно неимпозантно.
С боков трона вход в небольшую комнату, где стоит караул Московского полка и вдоль стен
которой помещены две старинные картины, изображающие "преславную Полтавскую викторию".
Скачущий на коне великий Петр является каким-то диссонансом в тот день, когда его жалкий
слабовольный потомок дает вынужденную и омраченную мятежами и казнями конституцию через
полгода после неслыханных поражений и небывалого позора России. Невольно с горечью думается, что
всей этой напрасно пролитой крови можно было избежать и давным-давно двинуть Россию на путь
политической свободы, если бы не считать ее "бессмысленным мечтанием", которое все-таки пришлось
признать действительностью, и если бы поменьше заботиться об охранении собственной особы и власти.
Невольно вспоми наются и слова Петра перед "преславной викторией":
"...а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, была бы счастлива Россия". В час в зале еще нет
ни Государственного совета, ни Государственной думы, но сенат в сборе, хотя многие отсутствуют; нет
старика Цеэ, нет палача Дейера, нет Желеховского... Но и за всем тем между собравшимися сенаторами
достаточно людей, которым не хочется подавать руки, а подав оную по малодушной терпимости,
приходится жалеть, что нельзя ее немедленно дезинфецировать. По этой части и сенаторы I
департамента плюс первоприсутствующие, стоящие по правую руку от трона, и "прочие", как значится в
церемониале, сенаторы, стоящие по левую сторону от трона, могут между собой поспорить. Но вот
проходят министры: новый премьер Горемыкин с обычным видом мороженого леща раздает
рукопожатия и старается каждому сказать что-нибудь приятное, и на мою долю достается: "Давно, давно
мы с вами не видались"; господин Щванебах делает вид, что меня не замечает, но затем, вероятно,
вспомнив о превратностях судьбы, разыскивает меня и сообщает, что мысленно был у меня много раз, но
так занят, что... и т. д.; проходит преисполненный самим собою Коковцев и новый министр путей
сообщения генерал Шауфус; с очень скромным и деловым видом и с унылым обличьем двигается
одиноко граф Ламздорф с противным лицом старой кокотки; наконец, появляется умное и жесткое лицо
Стишинского и проходит смущенный Щегловитов, жалующийся мне на трудность своего положения...
После министров в среде сенаторов появляется князь ШиринскийШихматов и объявляет, к печальному
изумлению многих, что он назначен сегодня обер-прокурором св. синода. Но вот и Государственный
совет, в среде которого я тщетно ищу Шахматова; в его составе идет Витте с угрюмым выражением лица,
огромный и грузный. Мы молча здороваемся.
За красным распухшим лицом Таганцева и хамскою рожей Платонова следует Дурново,
напоминающий мне о прошлом лете в Сестрорецке и с радостью заявляющий о том, что он более не
министр. Государственный совет занимает приготовленное ему возвышение, причем впереди всех стоят,
опираясь на палки, гр. Пален, исхудалый и состарившийся Фриш и полуслепой Половцев. Проходя мимо
меня, Фриш мне приветливо кланяется и делает движение по направлению ко мне, но я холодно отвечаю
на приветствие старого недруга. Входит Государственная дума. "Какая смесь одежд и лиц, племен,
наречий, состояний: из хат, из келий, из темниц сюда стеклись для совещаний", - хочется пародировать
слова Пушкина. "Спиджаки", высокие сапоги, у некоторых запыленные чалмы и халаты инородцев,
фиолетовая скуфья католического епископа, шапочка раввина, русские клобуки, фраки и белые галстуки,
придворные и дворянские мундиры и устарелые военные формы сливаются в живописном беспорядке. У
Стр.1