В. К. Кюхельбеккер
Разговор с Ф. В. Булгариным
Sine ira et studio a {*} {1}
{* Без гнева и пристрастия {лат.).}
---------------------------------------------------------------------------В.
К. Кюхельбеккер. Путешествие. Дневник. Статьи.
Издание подготовили Н. В. Королева, В. Д. Рак.
Серия "Литературные памтники"
Л., "Наука", 1979
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
---------------------------------------------------------------------------Не
знаю, кто первый у нас начал облекать полемику в остроумную одежду
разговоров: Марлинский {2} ли, житель ли Васильевского острова, {3} друг ли
его, житель Петербургской стороны, {4} Лужницкий ли старец {5} или другой,
подобный им великий писатель, {6} делающий честь нашему веку; но только не
Ф. В. Булгарин. Впрочем, издатель "Северного архива" и "Литературных
листков" неоднократно весьма удачно пользовался сим важным открытием:
разговоры господина Булгарина с Ванюшею, {7} испытания,
которым он
подвергает сего любезного отрока, и проч., и проч. остались и долго
останутся в памяти всех просвещенных
любителей российской словесности.
Сравниться с ним не надеюсь, несмотря на излишнюю самонадеянность, в которой
обвиняет меня господин Булгарин; повторяю (у нас любят повторения!) -
сравниться с ним не надеюсь, хотя почтенный издатель "Литературных листков"
и чистосердечно признается, что он с удовольствием бы подписал свое имя под
каждою из трех Антикритик, помещенных нами в конце второй части "Мнемозины".
Решаясь подражать г. Булгарину и его предшественникам, т. е. вступить с ним
самим в небольшой дружеский, полемический разговор, от всей души жалею, что
не могу отплатить ему за упомянутое чистосердечное его признание
равносильным и столь же чистосердечным: с моею излишнею самонадеянностию {8}
(странное противуречие!) сопряжена робость, иногда неодолимая; я бы боялся
подписать свое имя под большою частию статей господина Булгарина! Но дело не
о том: мы начнем свою беседу. Фадея Венедиктовича только попрошу повторить
то, что он уже напечатал касательно второй части издаваемой князем Одоевским
и мною "Мнемозины"; сам я осмелюсь, сколько умею, отвечать на его
возражения.
Б. Начнем с вашей статьи "О направлении нашей поэзии, особенно
лирической, в последнее десятилетие". Ваше требование, чтобы все наши поэты
сделались лириками и воспевали славу народную, походит на желание Месмера
намагнетизировать солнце, {9} чтобы в лучах оного разлить магнетизм по целой
вселенной.
Я. Сравнение чрезвычайно умное и острое - но comparaison n'est pas
raison {9}, {сравнение не доказательство (франц.).} Фадей Венедиктович! Где
и когда требовал я, чтобы все наши поэты превратились в лириков? Не в добрый
час вы на меня клеплете: знаю на Руси сотни две - если не три - поэтов; все
они великие писатели (по крайней мере в своем кругу); все они делают честь
нашему веку (по краней мере сами в том твердо уверены). Фадей Венедиктович,
что если все они вздумают быть Пиндарами? Куда прикажете деться?
Я только сетую, что элегия и послание совершенно согнали с русского
Парнаса оду; в оде признаю высший род поэзии, нежели в элегии и послании, и
доказываю свое мнение, а не _толкую_, как то вам угодно было сказать на 74
стр. 15 Љ "Литерат. листков". Итак, поставляю себе обязанностию вам
объявить, что мне никогда в голову не приходило предпочесть эпической или
драматической поэзии - ни оду, ни вообще поэзию лирическую, к которой,
впрочем, скажу мимоходом (ибо сие известие, кажется, не дошло еще до вашего
сведения), {10} принадлежит и элегия, прибежит иногда даже послание.
Благоговею перед английскою словесностию, вовсе не богатою одами. Знаю
также, что гению все возможно: элегия Гетева "Euphrosyne" {11} исполнена
высоких лирических красот и местами становится истинною одою. В замену
иногда оды никак не различишь от самого хладнокровного, трезвого послания:
но для того, быть может, нужно, чтоб
подлинника господином Бороздною. {*} {12}
она была переведена с Горациева
{* Pindarum quisquis studet aemulari,
Iule, ceratis ope Daedalea
Стр.1