Первые стихи Инна Кабыш «Как это "солнышко по¸т"? <...> .» Детские выступления на сцене-столе были моими первыми стихами: свои первые стихи я писала ногами. <...> Впрочем нет: ногами я писала уже «вторые», а первые… чем-то другим, потому что в свои пять просто не умела писать (теперь-то я точно знаю, что стихи — дело нерукотворное): Небо голубое, а под небом л¸д, солнышко родное светит и по¸т. <...> «Солнышко по¸т! — не унимался отец и вдруг, сморщив лоб, изрек: — Светит на народ. <...> И с чувством глубокого удовлетворения продекламировал: Небо голубое, а под небом л¸д, солнышко родное светит на народ. <...> (Моим первым — и последним! — цензором был отец, именно он привил моим стихам гражданственность. <...> ) …Когда отца хоронили, мне было шесть и стоял декабрь. <...> Снежинки падали на его лицо и не таяли. <...> Мама беспомощно оглядывалась вокруг, как бы чего-то ища, и не переставая плакала. <...> И тогда я подошла к ней и сказала: «Не плачь, мама, я вырасту, рожу мальчика и назову его Александром… <...> » И мама подняла на меня глаза и перестала плакать. <...> Будучи шестилетней, я поняла, Что, если нельзя вернуть человека, можно повторить ИМЯ. <...> Я потому и стихи стала писать: вс¸ время сквозило из мироздания. <...> Homo sapiens, рисующий на стене бизона, реб¸нок, рисующий карту придуманной им страны, поэт, ищущий слова в столбик, — удваивают мир, затем, что мир, данный нам изначально, слишком тонкий, а где тонко, там и рв¸тся. <...> Когда хоронили маму, мне было тридцать один, как отцу, когда его хоронили, и стоял июнь: бабочки садились на мамино лицо и тут же улетали. <...> Теперь я знаю, что смерть — это, когда снежинки не тают, а бабочки улетают. <...> Детские выступления на сцене-столе были моими первыми стихами свои первые стихи я писала ногами. <...> Впрочем нет: ногами я писала уже «вторые», а первые… чем-то другим, потому что в свои пять просто не умела писать (теперь-то я точно знаю, что стихи — дело нерукотворное)! <...>